1941: фатальная ошибка Генштаба

«20 июня 1941 года я получил такую шифровку Генерального штаба: “Все подразделения и части Вашего соединения, расположенные на самой границе, отвести назад на несколько километров, то есть на рубеж подготовленных позиций. Ни на какие провокации со стороны немецких частей не отвечать, пока таковые не нарушат государственную границу. Все части дивизии должны быть приведены в боевую готовность”».

А вот соседняя 12-я армия и ее 13-й стрелковый корпус:

«18 июня части прикрытия стали занимать оборонительные рубежи на этом направлении. Во второй половине дня 19 июня войска и боевая техника заняли свои места, неплотно прикрытые участки границы минировались. Однако на рассвете 20 июня войска стали сниматься с занятых позиций и к исходу дня 21 июня полностью закончили отвод с границы. Эти мероприятия командованием были объяснены как тренировочные действия»²⁸⁸.

С учетом этих фактов теперь понятно, что так же развивались события и в 6-й армии. Вспомним еще раз эпизод из воспоминаний начальника штаба 41-й стрелковой дивизии Еремина:

«Дня за два до войны генерал-майор Микушев Н.Г. сообщил мне, что он приказал командирам частей вернуть весь личный состав со специальных сборов и полигонов, а также с работ на оборонительном рубеже и полностью сосредоточить в лагерях».

То есть за два до войны – а это именно 20 июня – личный состав 41-й сд снимался с оборонительного рубежа и сосредоточивался в полевом лагере. (Чтобы не упоминать в хрущевское время сам факт выхода на позиции войск 18 июня, Еремин, видимо, сознательно перемешал вместе события 18 и 20 июня.)

Картина красноречивая – войска отводились во всех четырех армиях КОВО.

Но при отводе задачу войскам быть в боевой готовности не отменяли, они в боеготовности всего лишь выполняли некоторые (какие – об этом чуть позже) передвижения в пределах своей полосы обороны.

Тем не менее даже такой отвод войск, когда война была на носу, – серьезный шаг, и для этого нужна была серьезная причина. Баграмян правильно указывает, почему это сделали, – Генштаб отводил войска в тыл, «чтобы не вызвать провокационных действий со стороны фашистов».

Но почему 18 июня провокаций не побоялись, а 20-го хоть и немного, но пошли на попятную?

ЧП № 2

Мысль о возможности роковой провокации, способной ввергнуть СССР в пучину гибельной войны на два фронта, гвоздем сидела в умах советского генералитета и руководства Наркомата обороны.

Вывод приграничных дивизий на позиции 18 июня сам по себе доказывает – в Москве уже твердо знали, что война есть дело ближайших дней (точнее, 20-22 июня). Но могло ли в таком случае советское правительство за эти дни вновь не попытаться предотвратить войну, будь для этого хоть один шанс из тысячи? Неделю назад это сделали обходным путем – публичным заявлением от 13 июня, провоцируя Гитлера на объяснение позиции Германии. Но тогда он глухо смолчал. Отчего теперь не обратиться к нему напрямую?

21 июня Геббельс записал в своем дневнике (он вел записи за предыдущий день, т.е. в данном случае за 20 июня):

«Молотов высказал желание приехать в Берлин, но получил резкий отказ. Он еще наивно рассчитывал на что-то. Это следовало сделать хотя бы полгода назад»²⁸⁹.

Когда обратился Молотов, Геббельс не сказал. Но это указал в своем дневнике начальник генштаба Вермахта Ф. Гальдер. 20 июня он сделал там следующую запись:

«Совещание с разбором обстановки… г. Молотов хотел 18.6 говорить с фюрером»²⁹⁰.

То есть 18 июня Молотов обратился к Гитлеру с предложением принять его, а когда 20 июня Гитлер ему отказал, то Геббельс с Гальдером сразу отметили это в своих дневниках.