Сам момент попадания в плен Кузнецов не помнил – когда на позиции ворвались немцы, он был в беспамятстве. Пришел в себя уже в колонне пленных, поддерживаемый с обеих сторон сибиряками, которые, будучи и сами легкоранеными, натурально тащили его на себе. Заметив, что комроты очнулся, старший троицы негромко буркнул, что немцы, собирая пленных, добивали раненых, которые идти не могли. Поэтому они, случайно наткнувшись на своего комроты в одном из полузасыпанных окопов, на себе втащили его в толпу пленных и теперь помогают идти в колонне, конвоируемой от границы куда-то в сторону продвижения немецких войск, а там видно будет. На вопрос, почему они не бросили его там и продолжают заботиться, сибиряк сначала долго молчал, а потом снова буркнул, в том смысле, что Кузнецов тоже не стал сдавать их в особый отдел, хотя и мог.
Гнали их поначалу небольшую колонну от места боя на восток, примерно в сторону Гродно, больше суток, и за это время сама колонна выросла в несколько раз, за счет новых партий пленных, которых сгоняли со всей округи. Гнали как скот, почти без остановок, без кормежки и отдыха, менялись только конвоиры на мотоциклах. Наконец прибыли в сборный лагерь, а точнее, дивизионный сборный пункт военнопленных, расположенный неподалеку, не более семи-восьми километров, от города Суховоля – название он успел спросить у местных жителей, когда их гнали по улицам.
Некогда это была то ли пригородная лесопилка, то ли смолокурня, то ли все сразу, где бригады рабочих, судя по имеющимся на здоровенном лугу основательным деревянным баракам, трудились вахтовым методом. Немцы особо мудрить не стали – столбами и колючей проволокой огородили на лугу периметр с воротами, по углам и возле ворот поставили вышки с пулеметами, благо досок и брусьев, заготовленных еще до войны, тут было в избытке. Там же, возле ворот, сколотили небольшую караулку типа КПП, примерно на отделение, а для размещения остального личного состава караульного взвода приспособили имеющийся рядом большой рабочий барак, и все – временный пункт сбора военнопленных готов. И ничего, что пленные за колючей проволокой не имели ни крыши над головой, ни туалета с умывальником, ни даже сена или соломы подстелить – спали на земле вповалку, по нужде ходили чуть ли не под себя, а у немецких солдат наблюдение всех этих бытовых мучений пленных вызывало только насмешки и издевательские шутки, сопровождавшиеся громким и обидным хохотом.
Основной функционал этого сборного лагерного пункта заключался именно в сборе и первичном учете пленных, поэтому гребли сюда всех без разбора – и рядовых, и младший комначсостав, и командиров среднего звена до капитана включительно. Старший комсостав от майора и выше собирали отдельно и где-то в другом месте – скорее из уважения к званию, чем из-за боязни организации ими очагов сопротивления или побега.
Да и, к слову сказать, какое сопротивление – особенно сейчас, на второй-третий-пятый день плена, когда еще свежи воспоминания о позорной сдаче, когда неясно, как себя вести и как оно будет в дальнейшем… Вот чуть позже, когда эта наглая, глумливая фашистская свора окончательно задолбает всех так, что страх смерти померкнет перед ненавистью – вот тогда да, но не сейчас… Нет, сам Кузнецов и в плен бы по доброй воле никогда не сдался, и сейчас бы, не раздумывая, свою жизнь на вражескую разменял, но с его ногой…
Прямым следствием того, что лагерь был временным и сборным, было полное отсутствие у немецкого командования переживаний за судьбу пленных. Их сгоняли со всей округи, набивая лагерный периметр сверх всяких норм и всякой меры, без минимальных условий гигиены, а там – кто умрет, тот умрет, новых нагонят.
Кормили и поили тоже отвратительно, причем даже этот процесс немцы превратили в издевательство и унижение. Один раз в день на территорию огороженного периметра заносились несколько больших кастрюль с бурдой, сваренной из объедков с солдатского стола, прелого зерна и крупно порезанной, нечищеной картошки, затем все это вываливалось в грубо сколоченные по типу кормушек для свиней деревянные корыта, установленные возле ворот. Дальше немцы со смехом и шутками наблюдали за тем, как голодные и потихоньку теряющие человеческий облик пленные толкаются и дерутся возле корыт, стараясь урвать побольше хоть такой еды. А то и короткими пулеметными очередями, поверх голов или рядом, привносили в этот процесс дополнительное разнообразие.