1937. Заговор был

Наконец, на вопрос, «кто чей признавал авторитет: вы Гамарника или Гамарник ваш», Тухачевский сказал, что «здесь было как бы двоецентрие» (опять имея в виду оперативно-стратегические проблемы) и что «авторитет его (имеется в виду Гамарника. — С.М.) был выше, чем у меня». Таким образом, и в своих показаниях на суде Тухачевский признавал, что фактически указанную «группу» возглавлял не он, Тухачевский, а Гамарник. Поэтому и тактику поведения оппозиционной «группы», т. е. «группы Гамарника— Якира», определял не Тухачевский. Но, судя по материалу, который я попытаюсь ниже проанализировать, политическая, военно-политическая позиция Тухачевского в этой «группе» была более радикальная, чем у Гамарника, наверное, и чем у Якира.

Случайно подслушанный разговор

Еще одно, правда тоже косвенное, указание на существовавший заговор, в котором участвовал Тухачевский, приводится в книге Ю.З. Кантор о Тухачевском. Вызывает сожаление, что автор, располагая интересной, хотя и весьма своеобразной, информацией, не стала ее анализировать. Очевидно, подчиняясь изначально принятой, можно сказать идеологической, установке, она всецело следовала официальной версии 1937 г. К сожалению, по объективным причинам у меня не было возможности познакомиться с источником из архива ФСБ, которым пользовалась Ю.З. Кантор, поэтому я вынужден воспользоваться его текстом по ее книге.

27 августа 1937 г., как излагает или пересказывает эти сведения Кантор, помощник директора Центральной терапевтической научно-медицинской клиники С-в Иван Семенович написал заявление в НКВД: «В 1937 году в мае месяце к нам на работу в клинику поступила работать на должность санитарки гражданка Р-на, которая до поступления к нам работала санитаркой в Военном госпитале города Москвы. 27.08.1937 в личной беседе Р-на рассказала мне следующее. В период вынесения приговора контрреволюционерам Пятакову и др. в госпитале находился на излечении Тухачевский. Тухачевский в порыве гнева всем присутствующим заявил: «Я говорил вам, что нужно было убрать все правительство в 24 часа — иначе нас никого не останется». Р-на тотчас же обратилась к сестре (старшей). И сообщила, о чем говорил Тухачевский. Последняя сказала Р-ной, чтобы она больше об этом случае никому не говорила, иначе она, сестра, ее засадит как за клевету на командиров».

Далее в книге цитируется часть «протокола допроса от 23 сентября 1937 г. Р-ной Натальи Павловны, до революции — с 1907 года батрачки, после революции — рабочей, неграмотной». Она, надо полагать, более точно передала содержание возмущенной тирады Тухачевского.

«В госпитале я работала около 4 месяцев зимой 1936/37 года, — сообщала она следователю. — В период процесса и суда над контрреволюционерами троцкистами в госпитале на излечении находились Тухачевский Николай или Михаил, точно имени не помню. В тот день, когда в газетах было опубликовано сообщение о приведении смертного приговора над контрреволюционерами-троцкистами в исполнение, я зашла в 30 палату, там были Овсянников и Тухачевский. Они меня не заметили. Тухачевский говорит Овсянникову: «Вот видишь, их расстреляли, я говорил, что надо давно было убрать — здесь Тухачевский нецензурно обругал товарища Сталина, — тогда бы мы в 24 часа переизбрали все правительство». Услышав их слова, я спросила: «А кто же у власти-то будет?» У власти-то будут люди, найдутся, были бы, сказал Тухачевский.

Он здесь же хвалил Пятакова, и он тоже хороший заслуженный человек, его надо бы оставить в живых. Тухачевский говорил, что все расстрелянные троцкисты — хорошие ребята, но вот теперь расстреляны, а ведь боролись за Советскую власть и много сделали для нашей страны. Об этом факте и разговорах я больше ни с кем не говорила, так как боялась, что меня будут таскать. Летом об этом я рассказала члену партии, помощнику директора Центральной Терапевтической Научно-Методической клиники тов. С-ву, который мне обещал передать об этом в НКВД».