1937

Тот мальчуган, из блатных, он умер через месяц. Наелся мышиной отравы и перед тем, как умереть, семь часов блевал кровавой кашей. Все думали, он покончил с собой, но я видел, как горели глаза еврейского мальчишки, когда до нас из лазарета доносились звуки рвоты. Я смотрел на его улыбку и вспоминал щупальца на дне оврага. Пока мы спали, чудовище выбралось из ямы и проросло сквозь нас. И мы стали единым целым…Именно поэтому друзей в детдомах я так и не обрел. Ведь дружба рождается там, куда люди приходят по собственной воле. А с нами все было иначе. Все мои друзья из двора остались в прошлом, растворились в нем, как сахар в горячем чае. И сколько бы я не пил из этого бокала, я больше не чувствовал сладости, а только больно обжигал язык. Тот еврейский мальчишка отыскал отца и старшего брата, когда грянула амнистия. Он принес на алтарь кровь, и кровавый Бог дал ему то, что он хотел.

Щупальца на дне оврага, мертвые детские лица в грязи, старик в жаркой бане, люди в темных углах и еврейский мальчишка…порой мне кажется, что все это Он. Бог, который не существует отдельно, но живет в каждом моменте нашей жизни. Мы собираем его по частям, как паззл, до самых последних дней. С любопытством торопимся вложить недостающие фрагменты головоломки, чтобы увидеть божественный лик... И когда картина складывается, мы смотрим на него, понимая, что смотрим на самих себя… У каждого из нас тот Бог, которого мы заслужили, которого создали по образу и подобию своему.

- Подойди, - голос звучал из темного угла. В комнате, куда меня привел воспитатель, горела настольная лампа – ее свет, словно циркулем очерчивал на зеленом сукне широкий правильный круг. Я помню, что в комнате пахло горелой пылью и мерно тикали напольные часы – тяжелый маятник за узким стеклом раскачивался туда-сюда, как волшебная палочка гипнотизера.

- Подойди, не бойся.

За окнами хлестал ливень, и ручьи бежали по стеклам, а вдалеке ветер гнул могучие тополя. В те дни было жутко холодно – стояла поздняя осень, но снег еще не выпал и дни были злые, как собаки.

- Тебе нужно всего-то подойти, я хочу посмотреть на тебя. У меня есть конфеты, гляди-ка.

Из темного угла вытянулась рука, и в разжатой ладони я увидел гору леденцов.

- В шкафу стоят банки с компотом. Как ты смотришь на то, если мы откроем одну? После того, как ты подойдешь ко мне…что скажешь?

Голос был мне незнаком, но под рукавом военного кителя я заметил массу щупалец, кольцами обвивших руку. Это был он – человек из угла. Страшное, древнее существо, выбравшееся из-под земли.

Я стоял на месте и молча смотрел во тьму.

- Зачем ты так смотришь на меня? – зашипел голос. – Разве ты видишь, какой я?! Почему ты боишься?

- Я видел тебя, - так я ответил тогда. И это спасло мне жизнь. Меня выволокли из комнаты и швырнули по коридору. Я больно ударился спиной, но остался жив.

После я слышал, что некий влиятельный человек посещал наш детдом, чтобы усыновить ребенка. Его лицо было изуродовано, а сам он потерял всю семью на гражданской войне. Он увез из детдома двоих – больше о них никто не слышал, их имена исчезли из учетных книг, а все документы пропали. Единственное, что я знаю точно – эти дети брали конфеты и ели их. Делали свой выбор.

Прошла зима и меня вместе с дюжиной других ребят собрали в актовом зале. Обычно веселый воспитатель был в тот раз подавлен и угрюм. Он сказал нам, что директора увезли в тюрьму и велел собираться.

- Поторопитесь.

Это были его слова, и он был прав – пока я бросал свои вещи в мешок, я видел, как в углы, по потолочным швам, стекалась тьма. Будто грязная вода, льющаяся с верхних этажей, она расползалась по потолку и стенам. А потом я увидел их – людей в углах. Искривленных и безликих, тянущих ко мне свои тощие руки. Я схватил заплечный мешок и выскочил в коридор.

Воспитатель отвез нас на вокзал, где на перроне уже скопилась толпа из тридцати-пятидесяти ребятишек - и передал конвойному. Они долго о чем-то беседовали в стороне и курили, а мы топтались по рыхлому мартовскому снегу. На улице было по-весеннему солнечно, но все еще холодно и сыро. Помнится, больше всего мерзли пальцы на ногах – старая обувь быстро мокла, и внутри ботинок начинало хлюпать. А спустя какое-то время немели пальцы – было желание разуться и расковырять их до крови.

В итоге нас все же посадили в товарняк, и мы отправились в путь. Вагон был старым, в стенах оказалось полно щелей, из которых сквозило. Но мы не пытались их заткнуть – хотели знать, куда нас везут…