1917, или Дни отчаяния

– Со мной… Со мной… Да вы не бойтесь! Если что, я вам помогу! Маэстро, начинаем! Да идите же сюда, Миша!

Терещенко отпускает руку Марг и становится рядом с Шаляпиным, у рояля.

Шаляпин приобнимает его за плечи и начинает петь. Мишель подпевает, сначала робко, а потом все увереннее и увереннее. У него весьма приятный баритон.

Марг смотрит на Терещенко влюбленными глазами.

Такие люди вокруг него! Такие люди!

Февраль 1956 года. Архив КГБ СССР. Комната для чтения документов

– Погодите-ка… Погодите-ка… Ропщин. Неужели…

Никифоров улыбается, щелкает пальцами…

– Ну, скажи мне, капитан! Я прав?

Капитан улыбается в ответ.

– Я знаком с операцией «Трест», – продолжает Никифоров. – Читал артузовские архивы… И, если память мне не изменяет… Ропщин – это псевдо Бориса Савинкова.

– Все верно, Сергей Алек…

Никифоров укоризненно смотрит на собеседника.

– …Сергей… – поправляется тот. – Контакт зафиксирован. Есть соответствующее донесение агента. В то время Савинков пытался всеми силами возродить Боевую Организацию Эсеров, искал деньги… И многие давали.

– Ничего удивительного, – дергает бровью и щекой Никифоров. – Глупо было бы недооценивать Бориса Викторовича. Он был умный и опасный враг. Жестокий, но не растерявший своих идеалов. Артузов его переиграл, но сломать Савинкова не удалось. Это была их единственная встреча на то время?

– Нет. Агентурное донесение указывает на то, что еще одна встреча состоялась. Причем тут же, в Париже, буквально через считаные дни.

Июнь 1910 года. Дом Терещенко в Париже. Кабинет.

В кабинете Ропщин и Терещенко

– Как и обещал, много времени у вас не займу, – говорит Ропщин. – У Мережковских говорят, что вы поддерживаете мысль о том, что России нужны перемены. Я правильно понял?

Терещенко с интересом смотрит на сидящего перед ним человека, а потом кивает.

– Знакомы ли вы с работами теоретиков революции?

– Знаком.

– Поддерживаете?

– Отчасти.

Ропщин улыбается.

– Бакунина или Маркса?

– Это не мои кумиры.

– Рано или поздно придется определиться с симпатиями.

– Я не тороплюсь. Но я действительно уверен, что России нужны перемены.

– Перемены не происходят сами собой. Их делают люди.

– Я знаю.

– Скажите, Михаил Иванович, готовы ли вы поддержать таких людей?

– Материально? – спрашивает Терещенко.

– Можете дополнительно оказать моральную поддержку.

– О какой сумме идет речь?

– О суммах, Михаил Иванович, о суммах. Это процесс, который не происходит быстро. Я просил бы вас финансировать нашу деятельность на постоянной основе…

– От лица какой партии вы говорите, Виктор Викторович? – внезапно перебивает Терещенко. – Кто вы? Анархист? Социал-демократ? Социалист-революционер?

– Последнее, – сообщает Ропщин после недолгого раздумья. – У вас есть предубеждение против эсеров?

– За последний год, господин Ропщин, я профинансировал несколько революционных партий, так что мой вклад в возможные перемены уже достаточно весом. Поясните мне, почему я должен помогать вам, а не другим?

– Собственно говоря, у меня нет аргументов, за исключением того, что моя партия самая влиятельная, многочисленная и сильная из всех. У нас есть все шансы стать новой властью в стране, а мы умеем помнить своих друзей. Многие ваши коллеги дальновидно помогают не кому-то одному, а всему революционному процессу. Вы ведь любите играть, господин Терещенко?

– О да… Я игрок и, говорят, неплохой.

– В забеге на ипподроме одна лошадь обязательно придет первой. И если вы ставите на всех лошадей, то в проигрыше не будете никогда. Вам понятна ассоциация?

– А вы, господин Ропщин, циник.

– Я реалист. Вы – богаты. Вы, как и мы, считаете, что самодержавие – зло для России. Я не думаю, что вы станете бомбистом, но уверен – как неравнодушный человек либеральных взглядов не останетесь в стороне от революции. Оставить след в истории одними деньгами невозможно, а мы – это ваша возможность расписаться на теле вечности.

– А вы еще и поэт…

– Я прозаик…

– Тысяча рублей в месяц. – сказал Терещенко, доставая чековую книжку. – Могу выписывать чек, могу переводить средства на указанный вами счет. Сумма не обсуждается.

– Щедрое предложение.

– Более чем.

– Сегодня предпочтительнее чек.

Мишель выписывает чек и передает его собеседнику.

– Благодарю.

– Так вы, Виктор Викторович, все-таки литератор? Или профессиональный революционер?

– Я, Михаил Иванович, сейчас работаю над романом. Большим романом. Но только тогда, когда не занят делом всей моей жизни – будущим России.

– Что ж… Как закончите книгу, пришлите экземпляр – любопытно будет прочитать.

– С удовольствием, Михаил Иванович. Разрешите откланяться?

Они пожимают друг другу руки.

В дверях Ропщин сталкивается с Дориком – Федором Федоровичем – кузеном Терещенко, раскланивается и выходит прочь.

– И кто этот «юноша бледный со взором горящим»? – спрашивает кузен.

– Литератор, мы познакомились на одной из суббот у Мережковских… Денег просил.

– Держу пари – он карбонарий! – говорит Дорик, падая на кожаную кушетку.

– Откуда ты знаешь? – улыбается Терещенко.