1917 Февраль ↔ Октябрь. Две революции — два проекта

Хотя понятия Вебера не использовали, но реально мировоззренческой основой большинства был крестьянский общинный коммунизм. Но при этом и философы, и поэты, и руководители Октября знали, что в системе крестьянского общинного коммунизма есть компонента анархического коммунизма (Вебер иногда добавлял архаического). В условиях кризисов и бедствий анархический коммунизм трансформируется в бунт. Вариантов бунта может быть много. Был Разин, потом Пугачев, а в 1917 г. был Махно — буквально коммунист-анархист. Февральская революция активизировала бунт, с которым не смогла справиться. На первом этапе этот бунт, как писал Брусилов, солдат «совершенно не интересовал Интернационал, коммунизм и тому подобные вопросы, они только усвоили себе начала будущей свободной жизни». Но на втором этапе хаос породил порядок революцию Советов — бунтующие люди распознали притягательный атрактор.

Блок писал о своей поэме (1918 г.): «Я только констатировал факт: если вглядеться в столбы метели на этом пути, то увидишь “Исуса Христа”». В.В. Кожинов разбирал смысл этой поэмы именно как диалектику бунта и революции — явление грандиозное и многомерное. Сам Блок в 1920 г. писал: «Те, кто видят в “Двенадцати” политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой».

В этой диалектике и вызревало распутье между Лениным и оппозицией в РКП(б). Троцкий писал: «Для Блока революция есть возмущенная стихия: “ветер, ветер — на всем божьем свете!”… Для Клюева, для Есенина — пугачевский и разинский бунты… Но революция вовсе не только вихрь… Революция же есть прежде всего борьба рабочего класса за власть, за утверждение власти, за преобразование общества».185

Ленин, напротив, в разных формах объяснял, что общество состоит из разных общностей и что правящая партия не может действовать согласно интересам одного класса (см. гл. 8). Бунтующие общности трудящихся — не враги советской власти, даже если в данный момент они восстали против этой власти. Бунтующие трудящиеся были социальной базой революции, но все они были в поиске верного пути в условиях неопределенности, хаоса и кризиса картины мира. Партизаны Сибири, которые разгромили Колчака, но потом значительная часть их подняла восстание против советской власти. Восстания приходится подавлять, но не разрывать контакт с этими людьми, а искать новые формы жизнеустройства, приемлемые и повстанцам. Эта проблема вызвала острые дискуссии в 1921 г., когда начался переход от военного коммунизма к НЭПу.

Сразу после Октября большевики выступили против «бунта», против стихийной силы революции (это называлось «мелкобуржуазной стихией», но дело не в термине). Во время перестройки обвиняли Ленина в лозунге «грабь награбленное». На деле это был лозунг «бунта», которым должны были овладеть большевики. Тогда Ленин сказал: «После слов “грабь награбленное” начинается расхождение между пролетарской революцией, которая говорит: награбленное сосчитай и врозь его тянуть не давай, а если будут тянуть к себе прямо или косвенно, то таких нарушителей дисциплины расстреливай».

Троцкий в отдельном разделе «А. Блок» пишет: «Блок дает не революцию, и уж, конечно, не работу ее руководящего авангарда, а сопутствующие ей явления, хотя и вызванные ею, но, по сути направленные против нее». С этим трудно согласиться: не бунт вызывается революцией, а революция бунтом. Поэтому Ленин и предупреждал: надо не готовить революцию, а готовиться к ней. А уж в процессе революции возникают вторичные волны разных бунтов.

Есенин написал, когда умер Ленин:

Еще закон не затвердел,
Страна шумит, как непогода.
Хлестнула дерзко за предел
Нас отравившая свобода.
…
Того, кто спас нас, больше нет.
Его уж нет, а те, кто вживе,
А те, кого оставил он,
Страну в бушующем разливе
Должны заковывать в бетон.

Мы мало интересовались общественными процессами между Февральской и Октябрьской революций. В нашей историографии этот период представлялся как объективная и гармоническая эволюция «перерастания» буржуазно-демократической революции в социалистической. К этой картине привыкли. Но опыт антисоветской революции конца ХХ века заставил нас наконец разобраться в отношениях двух ветвей Великой русской революции. Исторический материал нам показал, что эти две парадигмы и два проекта были две расходящиеся ветви нашей культуры, две родственные, но разные картины мира, и формирующиеся два культурно-исторических типа.