188 дней и ночей

Сегодня я думаю, а не напророчествовал ли Томпсон свое самоубийство уже в 1971 году, издавая «Страх и ненависть…». Многое говорит в пользу такого соображения. Хроническое несогласие с тем местом, в котором приходилось жить, и тем ханжеством, с которым приходится мириться, чтобы там жить, часто ломает людей впечатлительных. А Томпсон был на редкость впечатлительным. Как и Джим.

Сегодня в интернет-версии газеты «Los Angeles Times» я прочитал статью о самоубийстве Томпсона. «Шикарный красный „кадиллак“, стоящий на ностальгической стоянке перед усадьбой культового поэта слова, тридцатидвухлетняя привлекательная жена писателя Анита, погруженная в отчаяние…»

Да, видать, ребята не вполне поняли, что даже «гонзо» надо уметь писать…

Привет,

Януш Леон

Варшава

Ты прав, истина — функция времени. А с чем она не имеет ничего общего, так это с американской демократией, древнегреческими богами и кремами, которые всего за несколько часов делают кожу ослепительной. Правда связана с нашим воображением, ожиданиями, заблуждениями. «Бабуля, какая же ты циничная», — говорила я, когда она выражала сомнение в том, что мужчины влюбляются в нас с первого взгляда. «Мама, вот увидишь, он исправится, нужно только подождать».

Не исправился, но это так, между прочим. Так же было с убеждением, что вокруг нас только друзья. Нет. По правде говоря, не многие из окружающих хотят, чтобы у нас все удачно складывалось. Не многие радуются нашим успехам. Многие прыгают от счастья, услышав о наших неудачах. Сначала отсутствие симметрии между нашими представлениями о мире и жестокой действительностью расстраивает, а потом придает необыкновенную силу. Одни называют это жизненной мудростью, другие говорят про нас, что мы толстокожие.

Чем больше мы знаем об этой диспропорции, тем сильнее вынуждены противостоять расхожим истинам о том, что в жизни все решают деньги, что нельзя никому доверять, кроме своей матери, что каждое доброе дело выходит боком.

Не знаю почему, но самоубийство Томпсона вызвало у меня ассоциации с эвтаназией.

Самоубийца — самый главный ее сторонник.

Существуют книги, в которые человек влюбляется сразу и на всю жизнь. Когда-то меня захватил Милан Кундера, а совсем недавно Джойс Кэрол Оутс. К ним присоединился американский мыслитель и идеолог трансперсональной психологии Кен Уилбер со своей книгой «Бессмертные смертные. Правдивый рассказ о жизни, любви, страдании, умирании и освобождении». Ты читал?

Помнишь вердикт, который вынес Суд по правам человека в Страсбурге: парализованная Диана Притти должна умереть естественной смертью? Судебное решение стало «прецедентом», но все знали, что скандал утихнет, только когда Притти перестанет дышать. Решительные противники эвтаназии посоветовали ей отказаться от приема пищи, чтобы прийти к тому, за что она борется. И совесть будет чиста. Во всяком случае, у тех, кто сегодня говорит об опасных последствиях легализации эвтаназии и не видит проблемы в том, что обрекают Притти на страдания. Единодушно.

Трей было тридцать восемь лет, когда она познакомилась со своим мужем Кеном Уилбером. Через две недели после свадьбы у нее был обнаружен рак груди четвертой степени. Они боролись за ее жизнь почти пять лет. Операции, облучение, рецидив, сахарный диабет, химиотерапия, облучение и рецидивы. Самые дорогие клиники, нетрадиционные методы лечения и надежда на спасение. После того как жене был поставлен диагноз, Уилбер написал в своем дневнике: «В любой болезни человек вынужден познакомиться с двумя ее аспектами. Во-первых, он встречается лицом к лицу с течением болезни… Во-вторых, он оказывается наедине с тем, что создают вокруг болезней общество, в котором он живет, и культура, — с осуждением, страхом, надеждами, мифами, легендами, ценностями и истолкованиями. Общество следит за тем, когда и чем ты болеешь; культурная среда, в которой ты живешь, определяет границы здоровья: когда ты здоров, а когда нездоров. Когда же доктор произносит слово „рак“, мы вынуждены бороться не только с собственным страхом, но и с окружением, которое боится его в неменьшей степени. Особенно беспокоит факт, что общество осуждает нездоровье», — пишет Уилбер и замечает, что у каждой культуры свои представления на этот счет. Христианство объясняет болезни Божьей карой за грехи, нью-эйдж убеждает в том, что болезнь помогает нам познать себя. Сколько религий и теорий, столько и объяснений рака.