1812. Все было не так!

По сути, Барклай, рискуя собственной репутацией, спас армию и в очередной раз обманул Наполеона надеждой на генеральное сражение, а генерал Дохтуров успел очистить Смоленск и уничтожить за собой мосты.

Смоленск пылал… Вместе с войсками покидали город и его жители.

Естественно, князь Багратион «рвал и метал». Не скрывая своего возмущения, он написал А.А. Аракчееву следующее, полное праведного гнева и явно предназначенное для передачи императору Александру:

«Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец, и писал, но ничто его не согласило. Я клянусь всей моей честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с пятнадцатью тысячами более тридцати пяти часов и бил их; но он не хотел остаться и четырнадцать часов. Это стыдно, и пятно армии нашей, а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около четырех тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну».

Хотя бы и десять… Потрясающий цинизм, который ничем не может быть оправдан…

Биограф Багратиона Е.В. Анисимов отмечает, что, кипя от досады, князь «вольно или невольно искажал действительность и представлял своим влиятельным адресатам ситуацию, прямо скажем, в превратном виде».

Тем временем войска Мишеля Нея проникли в опустевший город. После этого маршал отрядил свою головную дивизию на правый берег Днепра, чтобы скорее овладеть Петербургским предместьем.

По словам генерала Роберта Вильсона, «вошедшие в город французы нашли там только горящие руины».

Генерал Арман де Коленкур рассказывает, что Наполеон, показывая на горящий город, сказал ему:

– Это извержение Везувия! Не правда ли – красивое зрелище?

– Ужасное, сир, – ответил генерал.

– Ба! – возразил император. – Вспомните, господа, изречение одного из римских императоров: труп врага всегда хорошо пахнет.

Генерал де Коленкур пишет:

«Это рассуждение ошеломило всех. Что касается меня, то я тотчас же вспомнил соображения князя Невшательского[маршала Бертье. – Авт.]. Его слова и слова императора еще долго звучали в моих ушах. Я посмотрел на него. Мы переглянулись, как люди, понимающие друг друга без слов».

* * *

И только теперь Наполеон велел наконец 8-му корпусу генерала Жюно переправиться через Днепр выше города, у деревни Прудищево.

Этот маневр грозил русским войскам, еще остававшимся у Смоленска, полным окружением.

Понимая это, Барклай де Толли, довольствуясь кровопролитным уроком, данным противнику в Смоленске, приказал своим войскам перейти с Петербургской на Московскую дорогу, потом выйти к деревне Лубино, чтобы потом двинуться к Соловьевой переправе, что в 40 километрах на востоке от Смоленска, и восстановить контакт с ушедшим далеко вперед князем Багратионом.

Итак, на вестфальский корпус генерала Жюно была возложена важная задача: он должен был скрытно навести мост через Днепр у деревни Прудищево, обойти Смоленск с юго-востока, выйти на Московскую дорогу и отрезать русские войска, которые могли еще находиться между Смоленском и деревней Лубино.

Генерал Жюно (гравюра Ж.-Ф. Бадуро)

Принято считать, что Жюно представился отличный шанс окружить русских и отличиться в глазах Наполеона.

– Барклай сошел с ума, – говорил император. – Его арьергард будет взят нами, если только Жюно ударит на него.