1661

65 Охотничий домик в Версале — среда 18 мая, полночь

Луизе не спалось. Она лежала с открытыми глазами и смотрела, как догорает свеча на круглом столике возле кровати. Ей было достаточно протянуть руку, чтобы дотронуться до горячего воска, стекавшего по ручке подсвечника, но пламя погасло само по себе.

Лежа теперь в кромешной темноте, она подождала, когда глаза постепенно привыкнут к мраку, и вскоре снова стала различать очертания предметов. Сквозь приоткрытые решетчатые ставни она улавливала звуки ночи и среди прочего — шум леса, напомнивший ей Амбуаз. По большому зеркалу над камином скользнул луч лунного света. Луиза следила за ним до тех пор, пока он не растворился во мгле, сгущавшейся под балдахином у нее над головой. Затем ее взгляд упал на тонкотканые одеяла и покрывало, наполовину сползшее на пол. Девушке захотелось взять руку, лежавшую рядом поверх одеяла и сплести свои тонкие пальцы с крепкими, жилистыми пальцами этой руки, даже во сне почти сжатой в кулак. Луиза приподнялась на локте, поглядела на лицо спавшего мужчины и ощутила, как у нее радостно забилось сердце. Луиза не смогла сдержать улыбку.

— Возлюбленный мой, — прошептала она, проведя указательным пальцем вдоль бока спящего. — Мой возлюбленный — король Франции.

Едва сдерживая смех, Луиза соскользнула с кровати и подбежала на цыпочках к окну. Отодвинула гардину и стала смотреть, как ветер колышет листву и гонит над лесом подсвеченные лунным сиянием облака. Сейчас ей были хорошо видны и графин с вином, и бокалы, и стулья, на которых они сидели, он и она, а на полу — его платье и ее собственное, по которому она теперь мягко ступала. Проходя мимо зеркала и заметив в нем свое отражение, она стыдливо прикрыла руками грудь, но тут же тихонько рассмеялась. Подойдя ближе, она опустила руки — и в зеркале отразилась ее сияющая улыбка.

— А вот и возлюбленная короля Франции, — прошептала она.

И, коснувшись ладонями бедер, вздрогнула. Луиза повернулась к спящему королю и посмотрела на его руки, ласкавшие ей спину, — она до сих пор ощущала их прикосновение, — потом перевела взгляд на его ноги. И покраснела, вспомнив откровенные слова, которые он ей нашептывал, и страстные поцелуи, больше похожие на укусы, и головокружение, которое она почувствовала, едва ее коснулась его рука, и неведомый прежде жар, который охватил ее всю, без остатка. Заметив, что король вдруг зашевелился во сне, она замерла и стояла неподвижно, пока он опять не затих.

Луизе хотелось знать, что ему снится: сейчас ей уже не нужны были ни его слова, ни объятия, почти грубые, испугавшие ее и вместе с тем опьянившие. «Луиза» — он произнес ее имя серьезно, как никогда прежде, и сказал, что боялся ее потерять, но теперь ей больше не о чем тревожиться: он защитит ее, отведет от нее всех врагов; «и всех никчемных друзей», — добавил он, неожиданно обретя на мгновение свойственную ему надменность. Луиза пыталась остановить его, когда он повторял, до чего она прекрасна, и всякий раз краснела, словно защищаясь, когда он все же ей это говорил.

* * *

«О! Хотя бы это мгновение никогда не кончилось! Целую неделю я считала себя пропащей и вдруг стала хозяйкой в покоях короля, — радостно думала Луиза, поглаживая завитушки, украшавшие беломраморную крышку комода. — Когда я расскажу об этом Габриелю…» Она сразу пожалела, что подумала об этом. Кровь ударила ей в лицо. Нет, Габриель не должен знать ни за что на свете! Она что, с ума сошла? Конечно, он ее спас, но… это было в другой жизни, — сказала она себе. Габриель де Понбриан спас малютку Луизу де Лавальер. Но малютки Луизы, решила она, с наслаждением скользнув обратно под теплые одеяла, той малютки Луизы больше нет!

66 Париж, ворота Сен-Мартенского предместья — четверг 19 мая, одиннадцать часов вечера

Женщина мрачно посмотрела на собственную тень, проступившую в лунном свете на ограде сада, быстро начертала на земле рукой какую-то надпись, после чего разворошила землю и разровняла, издавая при этом странные гортанные звуки. Потом выпрямилась, поплевала на ладони и, подняв лопату, принялась закапывать ямку под кустарником, куда перед тем уложила три бесформенных мешочка, завернутых в коричневые тряпки. Бросив последний ком земли, она похлопала обратной стороной лопаты по образовавшемуся холмику, чтобы его разровнять.

Только после этого она решила перевести дух и вытерла лоб тряпкой, висевшей у нее на поясе. Не обращая внимания на растрепавшиеся волосы, прилипшие ко лбу и вискам, она подхватила лопату и направилась к распахнутой задней двери своего домика, но остановилась, услышав на разбитой мостовой дробный перестук колес экипажа. Женщина затаила дыхание и прислушалась — не заглушает ли стук сапог ночного патруля цокот лошадиных копыт. «Нет, это она, одна пожаловала. В самую пору», — усмехнулась женщина и заторопилась к дому.

— Иду-иду! — недовольно крикнула она в ответ на настойчивый стук в дверь. — Потише там, потише!