12 ступенек на эшафот

Забили тревогу три военных атташе из Лондона — своей пессимистичностью среди них выделялся атташе сухопутных войск оберст Гейр фон Швеппенбург. Гитлер вновь вызвал Бломберга и Фрича и заявил, что не собирается поддаваться угрозам. Министерство иностранных дел получило ноту из Лондона с требованием не воздвигать фортификационные сооружения западнее Рейна… В этот день фон Бломберг, вопреки моим протестам, вылетел в Бремен. Фюрер вызвал в рейхсканцелярию Фрича, министра иностранных дел Константина фон Нейрата и меня. Я впервые предстал перед рейхсканцлером, не считая моей краткой беседы с ним во время приема группы генералов. Он сразу же потребовал от Нейрата и Фрича сформулировать их видение проблемы и предложить конструктивные варианты ее решения. Потом он обратился ко мне. До сих пор я не принимал участия в беседе, а только внимательно слушал. Я сделал шаг вперед и произнес: «Так или иначе, в настоящий момент мы не собираемся возводить долговременные огневые узлы и прочие оборонительные фортификационные сооружения на левом берегу Рейна — чисто техническое решение этой проблемы займет не меньше года. Так что мы можем с чистой совестью пообещать это британцам…» Гитлер выслушал меня внимательно и благосклонно, однако принял решение дать более уклончивый «дипломатический» ответ: «Рейхсправительство изучит претензии британской и французской сторон, заверяя их в том, что даже не рассматривало вопрос об укреплениях в бывшей демилитаризованной зоне, поскольку не видит в этом ни малейшей необходимости. Пока нас вполне удовлетворяет качество оборонительных сооружений «линии Шварцвальд — Оденвальд — Веттерау — Рейн», завершение строительства которых намечено на 1950 г…»

Между тем фюрер попросил фон Нейрата остаться, а я и Фрич удалились. Это была моя первая служебная встреча с Гитлером. Постепенно напряжение спало. Думаю, что только тогда Гитлер осознал, на какой грани он балансировал. Однако он рискнул, поставил на карту все и сорвал банк! Рейхсканцлер продемонстрировал всему миру стальную прочность своих нервов и политическую интуицию. Не удивительно, что его авторитет государственного деятеля и политика резко возрос…

Не буду подробно описывать распорядок моего рабочего дня, скажу только, что ежедневно ходил на доклад к Бломбергу. Тем для обсуждения было предостаточно. К фюреру рейхсминистр ходил по вечерам и всегда один. Чтобы проинформировать Гитлера, он обычно записывал в тетрадь для докладов даже и второстепенные, на мой взгляд, вопросы, которые был в состоянии решить сам. Временами я был вынужден буквально «выцарапывать» из него и его тетради оставшиеся нерешенными проблемы, поскольку фон Бломберг был немногословен и очень редко рассказывал мне в подробностях о состоявшемся накануне совещании. Хорошо, что на вечерних докладах постоянно присутствовал адъютант Гитлера по сухопутным войскам оберстлейтенант Фридрих Хоссбах, от которого я и узнавал о состоянии дел. Хоссбах обещал мне посодействовать в более частых вызовах на доклад к Гитлеру, как это было принято во времена Рейхенау. Возможно, в моем «выключении» из круга доверенных лиц фюрера крылся какой—то тайный расчет Бломберга. Признаюсь, мне это неизвестно. Но, так или иначе, стараниями Бломберга или без оных, я в течение длительного времени не мог познакомиться с Гитлером так, как это следовало бы сделать начальнику военно—политического управления вермахта…

Осенью 1936 г. я сопровождал Бломберга в инспекционной поездке. Маневрами на полигоне под Бад—Наухаймом руководил главнокомандующий 2 военным округом генерал Вильгельм фон Лееб. Мои функции исчерпывались наблюдением, поэтому я в основном наслаждался красотами живописной местности и видом старинной крепости — имения зятя графа Цеппелина (затрудняюсь вспомнить имена владельцев).[44]

Бломберг редко брал меня в поездки, которые обычно совершал на самолете. Мне так ни разу не удалось выйти с ним в море на посыльном судне кригсмарине «Грилле» — один из нас должен был все время находиться в Берлине… Думаю, что его тянуло в море, потому что только там он отдыхал душой и телом… От Бломберга я унаследовал любовь к воздухоплаванию и старый добрый Ю–52 вместе с экипажем…

…Во время Олимпиады 1936 г. празднично украшенный Берлин производил самое благоприятное впечатление на гостей столицы. Рискну предположить, что в те памятные дни многие получили прекрасную возможность изменить свое представление о новом рейхе и происходящих в Германии переменах.