Все молчали. Над озером громыхали пушки. Веллингтон вновь поглядел на карту, склонился над столом, указал длинным пальцем на пространство между бастионами:
– Здесь равелин?
– Да, милорд, и его достраивают.
Равелин был нанесен на карту – каменный клин, о который разобьется любая атака. Успей французы достроить его раньше, чем начала стрелять осадная артиллерия, он бы превратился в неприступный бастион. А так это было большое плоское препятствие во рву, воткнутое между двумя бастионами.
Веллингтон взглянул на Флетчера:
– Вы, похоже, полностью доверяете новым сведениям?
– Да, милорд. Этой ночью мы посылали на гласис одного малого, он хорошо потрудился, – скупо похвалил Флетчер.
– Кто это?
Флетчер кивнул на Хогана:
– Один из людей майора Хогана, сэр.
– Кто это, майор?
Хоган перестал вертеть в руках табакерку.
– Ричард Шарп, сэр. Помните его?
Веллингтон откинулся на стуле.
– Господи! Шарп? – Генерал улыбнулся. – Как он оказался у вас? Мне казалось, он командует ротой.
– Командовал, сэр. Ему отказали в назначении.
Веллингтон скорчил гримасу:
– Черт! В этой проклятой армии я не могу назначить и капрала!.. Значит, Шарп был этой ночью на гласисе?
Хоган кивнул:
– Да, сэр.
– Где он сейчас?
– За дверью, сэр. Я подумал, может, вы захотите с ним поговорить.
– Почему бы и нет, – сухо произнес Веллингтон. – Он единственный из всей армии был на гласисе. Позовите его.
В комнате сидели дивизионные и бригадные генералы, артиллеристы и инженеры, и все повернулись взглянуть на высокого стрелка. Все слышали о нем, даже недавно прибывшие из Англии, потому что этот человек захватил французского «орла» и, судя по всему, способен повторить свой подвиг. Видавший виды, суровый, как и оружие, которым он обвешан; прихрамывающая походка и шрамы свидетельствуют о том, что он побывал во множестве переделок.
Веллингтон улыбнулся, оглядел собравшихся офицеров:
– Капитан Шарп участвовал во всех моих сражениях, джентльмены. Верно, Шарп? От Серингапатама до сегодняшнего дня?
– От Бокстела, сэр.
– Господи, я был тогда подполковником.
– А я рядовым, сэр.
Адъютанты, молодые аристократы, которых Веллингтон держал у себя на посылках, с любопытством всмотрелись в отмеченное шрамами лицо. Мало кто из рядовых выслуживается в офицеры.
Хоган наблюдал за генералом. Тот принял Шарпа приветливо, но не потому, что стрелок когда-то спас ему жизнь, а потому, что надеялся найти в этом человеке союзника против осторожных инженеров. Хоган вздохнул. Веллингтон хорошо знает Шарпа.
Генерал обвел взглядом комнату:
– Стул для капитана Шарпа.
– Лейтенанта Шарпа, сэр. – Слова были произнесены с горечью, почти с вызовом, однако командующий пропустил их мимо ушей.
– Садитесь, садитесь. Рассказывайте про бреши.
Шарп рассказал, не смущаясь перед высокими чинами, но это мало что добавило к словам Флетчера. Разглядел он не много, тьма лишь изредка озарялась вспышками стреляющих с городской стены пушек, так что сведения основываются главным образом на том, что он услышал, лежа на краю гласиса: не только французские земляные работы, но и британскую картечь, которая шуршала в траве и стучала в стену.
Веллингтон дослушал до конца. Донесение было четким и кратким. Генерал смотрел Шарпу в лицо.
– Один вопрос.
– Сэр?
– Проходимы ли бреши? – Холодные как лед глаза Веллингтона были непроницаемы.
Шарп смотрел так же сурово, так же непреклонно.
– Да.
Собравшиеся загудели. Веллингтон откинулся на стуле. Над шумом поднялся бас полковника Флетчера:
– Со всем уважением, милорд, я не считаю, что капитан… лейтенант Шарп компетентен оценивать брешь.
– Он там был.
Флетчер пробормотал, что язычник, побывав в церкви, не становится христианином. Зажатое в его пальцах перо согнулось почти вдвое; полковник раздвинул пальцы, и с кончика пера на карту между двумя бастионами брызнули чернила. Флетчер шмякнул перо о стол:
– Слишком рано.
Веллингтон отодвинулся от стола, поднялся:
– Один день, джентльмены, один день. – Командующий оглядел присутствующих, и никто не посмел возразить. Он сам знал, что рано, но, может быть, рано будет всегда. Может быть, правы французы и крепость действительно неприступна. – Завтра, джентльмены, в воскресенье, пятого, мы будем штурмовать Бадахос.
– Сэр!
Заговорил Шарп, и генерал, ждавший возражений от инженеров, повернулся к нему:
– Шарп?
– Одна просьба, сэр. – Шарпу с трудом верилось, что он говорит в таком дерзком тоне и в таком обществе, но другой возможности могло и не представиться.
– Я вас слушаю.
– «Надежда», сэр. Я хотел бы повести «Надежду».
Льдисто поблескивающие глаза Веллингтона смотрели на Шарпа.
– Зачем?
Как ответить? Что это испытание? Пожалуй, высшее испытание для солдата? Или что Шарп хочет отомстить системе, которую для него олицетворяет рябой клерк из Уайтхолла, – системе, которая выбросила его за ненадобностью? Шарп вдруг вспомнил про Антонию, свою дочь, про Терезу. Подумал, что может никогда не увидеть Мадрид, Париж, не узнать, как закончится война. Но жребий брошен. Он пожал плечами, подыскивая слова. Непроницаемые глаза сбивали его с мысли.
– Не знаю, сэр. Хочется.