Я родила 19 марта, и это не был радостный день. В этот день я боролась за то, чтобы быстрее оказаться рядом с крохой – кто прошел через кесарево, поймет. И молилась. И двигалась. И верила. Что всё не напрасно.
Я слишком сильно любила его. Очень давно любила – задолго до того дня, когда он был зачат. За много лет до того…
Я благодарна всевышнему, что он сохранил моего младенца – он выжил, поправился и в скором времени намеревается начать ходить без опоры.
Он очень озорной, но в то же время с характером. Я люблю его ещё сильнее оттого, что нам пришлось пережить в самом начале нашей совместной жизни.
Воспоминания – тяжёлая ноша
Я во всём виновата. Я недостаточно хорошо выполняла инструкции врачей. Или выполняла их чересчур, заглушая внутренний голос…
Я во всём виновата. Я не поговорила с ним, он не ожидал, что его так резко выдернут из уютного гнёздышка…
– Прости меня, мой малыш, – шепчу ему, слегка касаясь нежной кожи и не сдерживая слёзы. – Я люблю тебя, больше жизни!!! Больше всех на свете!!! Ты моё маленькое чудо!!!
Мне больно на него смотреть – весь окутанный проводами капельниц, игла вставлена прямо в голову! Во рту соска, которую он сосёт вяло, словно нехотя.
И такое ощущение создаётся, что ему невероятно тяжело тут, одному, такому крохотному и беззащитному…
…Выхожу в коридор, сквозь слезы едва вижу дорогу. Почему так с нами? Почему именно с нами? Мы так ждали этой встречи, и теперь врозь.
Двое суток после рождения мой малыш лежат в палате интенсивной терапии – это кажется так глупо страдать из-за этого?
Но, вспоминая, мне становится как в те дни тяжело, и на груди тяжёлый камень.
Эти первые дни, когда ребёнок отделился от тебя, но вам обоим жизненно необходимо быть рядом каждую секунду. Чувствовать друг друга, смотреть, знакомиться по-новой…
И тут его вытащили – он же не собирался никуда! И унесли. Не отдают. Говорят, что идёт на поправку, но не приносят даже кормить. Это ужасно – испытать такое сразу после родов.
Кадр кинофильма
С трудом передвигаю ноги, но никто не должен знать, как мне больно. Иначе опять не отдадут. Моего сладкого ангелочка, моего родного Ванюшку.
Я иду в детское отделение, держусь за поручни вдоль стены.
– Можно я его заберу, – сквозь слёзы, почти шепотом, чтобы не зарыдать, спрашиваю медсестер.
– Ага! Можно! Вон он как плачет, к маме просится!
Беру свой сладкий комочек, прижимаю к груди, аккуратно несу, но походка уже другая – о боли забыла!
А может? А может, нас сегодня выпишут? – тлеет в груди надежда, но вслух и произносить такое страшно.
– Билирубин 320!!! Срочно под лампу и на коврик со светом!!! Капельницы!!! – распоряжается врач, а я молюсь – только пусть рядом со мной.
Эти сутки были ещё тяжелее – когда закончились капельницы, Ваню нужно было продолжать держать под лампой с закрытыми глазами, а он вдруг решил показать характер.
Такой визг стоял на весь этаж – до трёх часов ночи. Я плакала вместе с ним, а ему нужно было только мамино тепло – рядом со мной в ту же секунду засыпал.
Спасибо медсестре, имя которой я не запомнила. Пришла, вразумила кроху, покормила смесью и спать уложила. Поговорила со мной, успокоила. Мы с Ваней поспали даже несколько часов.
Утром билирубин был 270 – нам по-прежнему грозила реанимация и перевод в детскую больницу…
Мы опять оставались
Я вдыхаю свежий, дождливый воздух, прижимая к груди младенца. Меня ждёт машина, которая наконец-то увезёт меня из роддома – я пробыла в нем дольше, чем остальные.
Если считать всё вместе, на улице я не была больше двух месяцев. Вообще.
Была ли я рада сейчас? Нет. Я украдкой ловлю весенний воздух, позволяю каплям дождя вдоволь побрызгать мне на лицо и запрыгиваю в машину – как бы ребёнок не простыл.
Мы едем не домой – билирубин не снижается, в роддоме нас дальше держать нельзя.
Нас забирает не папа, нас увозит больничная буханка в республиканскую детскую больницу.
Вероятнее всего, у нас с Ваней был конфликт по группе крови, хотя анализы этого не выявили, но желтизна спадала только когда отменяли грудное вскармливание.
Его отменяли несколько раз, и несколько раз нас отпускали домой, но… Мы опять оставались…
Этому не было конца и края – желтуха сменилась воспалением кишечника и переливанием крови.
Я хотела быть слабой
Мы с педиатром склонились над памперсом, внимательно его изучая.
Я покрылась краской и тихонько плакала – не могла сдерживать слёзы. Никогда раньше я не позволяла себе так раскиснуть – всегда находила укромный уголок, чтобы дать волю эмоциям.
– Да что же вы плачете!? – ругала меня врач. – У вас здоровый ребенок, радоваться надо! Просто ему немного требуется медицинская помощь.
А я хотела домой. У меня уже не было никаких сил. Я хотела разделить эту ответственность за жизнь Ванюшки с мужем, а не тащить всё на себе.
Я хотела быть слабой, очень слабой. Свернуться в комочек и лежать.
Но приходилось брать волю в кулак и бороться дальше. Ведь здоровье этого маленького сладкого мальчишки целиком и полностью зависело от меня…
Воспаление кишечника