04-Версии истории (Сборник)

— То и есть, — ответил Уилл. — Когда ты сказал про строптивую, я сразу об Елизавете и подумал… Ну, чего ты противишься? Мы ж ничем не рискуем? Я пишу, я хочу писать, я хочу закончить эту пьесу, и если ты не обманул, будет и вторая, и третья… Но я хочу, чтоб она была не только веселой, интересной, увлекательной, но и — точной. Во всем. И в первую очередь в характерах… Может, я не прав, но драматург должен писать живых людей, а не придуманных из головы.

Может, со Смотрителем говорил Потрясающий Копьем?

— Ладно, — сказал Смотритель, — зови сюда свою Елизавету. Посмотрим, какая она умная и хорошая…

6

Елизавета оказалась девушкой непростой. На первый взгляд. Хотя Смотритель с большим пиететом относился к своему первому взгляду: тот его редко обманывал.

Невысокая (даже для этого века отнюдь не гигантских людей), стройная, смуглая (видимо, от природы, да и нынешнее и английское солнышко вполне могло личико подкоптить), темные, почти черные (ну не может быть таких в природе!) глаза и светлые (а такого несочетаемого сочетания уж точно в природе быть не может!) волосы. Маленькие узкие кисти рук с аккуратными, красивой формы ногтями. Замечательные (опять же для этого века) зубы: белые, ровные, может, разве чуть крупноватые для нее. Платье с мягким лифом, юбка, падающая свободными складками — никакого корсета, столь любимого уже знатными дамами. На голове чепчик, не скрывающий, однако, волос.

Горожанка? Несомненно. Дочь купца? Да. И, судя по платью, весьма состоятельного. Но дочь ли?.. Уж чья-то — несомненно, а вот насчет купца…

— Это Елизавета, — представил гостью Уилл. — Она — воспитанница мэтра Колтрейна, известного ученого и естествоиспытателя. А это Франсуа Легар, граф Монферье. Из Франции.

He дочь купца. И уж явно не жена его. И скорее всего ничья не жена. Воспитанница ученого. А кто отец?..

— Здравствуйте, ваша светлость, — сказала Елизавета. Голос у нес был чистым и звонким, как у ребенка. — Я много слышала о вас от Уилла. Спасибо вам за то, что вы принимаете такое большое участие в его судьбе.

Смотритель непонимающе взглянул на Уилла.

— Я рассказал ей о нашей работе, — извиняющимся тоном произнес Уилл. — И прочел все, что вчера написал… Ты же не запрещал мне, не приказывал молчать…

Не приказывал, верно. Просто советовал помалкивать. Потому что не хотел, чтобы над актером смеялись, ибо знающие Уилла вряд ли поверили бы такой непредсказуемой метаморфозе, с ним случившейся. А неверие убежденному — повод для смеха над ним. Аксиома… А вот вам — знающая, которая поверила. Похоже, ни на миг не усомнилась… Только в чем не усомнилась? В проснувшемся таланте Шекспира, который (талант, а не Шекспир) спал так крепко, что о его существовании никто и заподозрить не мог? Или в чуде, легко свершенном никому не известным французским графом, которое разбудило крепко спящего?..

— Здравствуйте, Елизавета, — сказал Смотритель. — И как же вам то, что Уилл вчера написал?

— Мне понравилось, — ответила девушка. — Это живо и увлекательно. Как вам удалось?

— Что именно? — не понял Смотритель.

Ему было простительно: он ни на миг не прекращал мен-то-связи с подопечным, а держать ее и параллельно понимать темные намеки и недомолвки — это не под силу даже специалисту Службы Времени. Увольте.

— Как вам удалось не только увидеть в Уилле способность писать пьесы, но и разбудить ее?

Даже терминология та же, что и у Смотрителя. Впрочем, чему удивляться: очень житейская терминология: что спит, то, в принципе, вольно разбудить. Так почему бы это не сделать заезжему графу? Заезжие замечают больше, чем свои: глаз не замылен. Вот и Уилла граф заметил…

— Да как-то так, знаете… — Не объяснять же ей всерьез про менто-коррекцию! — Показалось что-то такое… Заставил работать. А он — вон как…

Странно, но Смотритель чувствовал себя рядом с гостьей не то чтобы неуютно, но все же как-то не по себе. Как будто Она его просвечивала. Как принято говорить в таких случаях: Видела насквозь. И это в своем-то доме!

— В пьесе есть девушка, Катарина. — Елизавета не прекращала просвечивания: у нее оказалась странная для женщин века Шекспира (опять приходится придираться к ни в чем не повинному веку!) манера смотреть собеседнику прямо в глаза и не отрывать взгляда. Колючая манера. — Уилл почему-то считает, что она должна быть похожа на меня.

— Вы тоже строптивы, как Катарина? — поинтересовался Смотритель.

Ему, как ни странно, становилось интересно. А просвечивание… Да что просвечивание! Эффект пристального взгляда, тяжелое наследие воспитателя-естествоиспытателя, извините за невольную рифму. Он там лягушек гипнотизирует, а воспитанница — людей.

— Вот уж нет, — засмеялась Елизавета. Хорошо засмеялась, открыто. А глаз по-прежнему не отводила, естествоиспытательница, колола черными. — Но Уиллу хочется так считать. Почему бы и нет?