он оскорбился бы безмерно, если б кто-то рискнул уличить его в актерстве. Но театральность, как ни оскорбляйся, била в нем через край, актеры Бербеджа сталкивались с этим не первый день, посему не только Уилл поспешил в центр «ямы», но и все остальные, кто знал или не знал графа лично. Но одно знали все; что-то произойдет.
Что-то и произошло.
— Пьесу я тебе принес, Джеймс, — радовался Саутгемптон…
(как недавно радовался и Монферье-Смотритель, разговаривая с хозяином труппы, что также доказывает его театральность — раз, и уличает в похожести и, более того, в однообразности поведения с простым людом — два, что, видно, характерно для высокородных снобов различных стран)…
отменную пьеску я тебе принес. И ведь что самое занятное… ты посмотри, кто ее написал… — Граф развернул листы и чуть ли не тыкал титульным в нос Бербеджу — сначала, и Шекспиру — потом. — Некий Потрясающий Копьем ее сочинил. Почти что — наш Уилл, разве что три буковки в фамилии — лишние. Но читается-то практически одинаково. Как ты объяснишь сей феномен, Уилл?
— Никак не объясню, — сказал Уилл равнодушно, будучи в образе, в который Смотритель заставил его втиснуться. — И объяснять не собираюсь. Чего зря объяснять, когда объяснять нечего? Типичное совпадение, concursus vulgaris то есть.
Веселье, которое уже витало слегка над ожидающей веселья толпой артистов…
(ну, та же самая ситуация, что и во время визита Смотрителя; актеры, похоже, сами расценивали
вдруг скисло: слова, выпущенные в мир Уиллом, были для его коллег сродни… чему?., удару молнии, вот чему, поскольку разве ждешь от того, с кем пьешь, ешь, ругаешься, спишь где ни попадя, дерешься иной раз, — чеканной латыни? Страшно, потому что непонятно…
— Кой черт тебя за язык дернул? — спросил потом Смотритель, проклиная и характер Шекспира, и нечаянные извивы менто-коррекции.
— Уж какой дернул, такой дернул, — доступно объяснил Шекспир.
Но умный Саутгемптон достал мяч, нагло посланный Уиллом, и отбил его изящно, хотя, если по правде, метафора некорректна, поскольку граф ничего не знал про мяч, который куда-то можно отбивать — время спортивных игр еще не пришло:
— Вот видишь, Уилл, как полезно учить языки. А ты сопротивлялся…
Уилл промолчал, осознав оплошность. Он сам не вполне понял, откуда вырвались чужие слова. И не такие уж чужие, раз он откуда-то знает их смысл… :
Как опять же потом объяснял Саутгемптон, в тот момент он вдруг поверил утверждениям графа Монферье о том, что автор «Укрощения» и есть Шекспир. Без трех лишних букв. Но — только
— А как вы, Генри, объясните знание Уиллом латинских слов? — спросил Смотритель.
— Помилуйте, Франсуа, — недоуменно сказал Саутгемптон, — какое, к черту, знание? Два слова может выучить и лошадь.
То, что не может быть, не может быть никогда. Аксиома, к сожалению.
А может, и прав Саутгемптон: два слова на незнакомом языке запомнить несложно, если рядом — человек, знающий множество слов на многих языках.
Имеется в виду Елизавета.
— Ну, совпадение так совпадение, — легко согласился с Уиллом Саутгемптон. — Дело не в нем. Дело в том, что пьеса и вправду гениальная… Да-да, друзья, я не преувеличиваю. Таково мое мнение, и его полностью разделяют мои друзья. И ведь что забавно… вот уж это совпадение так совпадение… — повторил сказанное, но совсем в иных смысле и тональности, — в пьесе использован тот самый сюжет, который ты, Джеймс… насколько я знаю… мечтал воплотить на этих подмостках. — Обвел рукой сцену, захватив жестом заодно и ложи. И уже по-деловому: — Ну, ты помнишь, про несчастного пьяницу, которого разыгрывает знатный шутник.
Веселье нарастало.
— Это вам, наверно, его светлость граф Монферье рассказывал… — неуверенно предположил Бербедж.
Бедняга растерялся, что ему было вообще несвойственно, но в тот момент простительно: он не очень понимал, что происходит: то ли его разыгрывают, то ли Саутгемптон действительно притащил хорошую пьесу, что было бы кстати. Но ведь и Монферье о том же недавно обмолвился… и тоже ни с того ни с сего явился… нет, здесь явно какой-то розыгрыш…
— С чего ты взял? — удивился Саутгемптон. — Нам обоим Уилл об этом говорил. Сказал, что знает сюжет и хорошо бы помочь старине Бербеджу. А тут… ну как чудо какое-то!., вот эта пьеса. «Укрощение строптивой». Хорошее название. Народ пойдет… Кстати, я не предлагаю верить мне на слово. Вот текст. Вот твоя труппа, веселые все ребята. Вот твой сын Ричард, замечательный актер, я просто вижу его в одной из ролей, сам поймешь — в какой. Пусть прочтет. А я, хоть и читал пьесу три раза… — Саутгемптон не соврал: он, как сообщил Смотрителю, читал ее именно трижды, — еще разочек проникнусь сладостным слогом. К тому же на сей раз — на слух…
Протянул листы, упрямо скручиваемые в трубку, Ричарду Бербеджу, демонстративно пошел к ложе покойного «родственника» своего дружка не разлей вода Роберта, человека государственного, сел на стул и принялся ждать.