Зыбь

Он снял фуражку, осторожно приподнялся на коленях и вытянул шею посмотреть: кто это может быть? Бурая лошадь с большой головой и большими ушами, не казацкого типа, с белой проточиной во лбу, как будто знакома. Уж не Федот ли Рванкин?.. Сердце вдруг громко застучало у Терпуга… Вспыхнуло радостно-мстительное чувство: вот бы когда разделаться! Кинуться неожиданно, одним прыжком, схватить за глотку и задавить, как собаку!..

Он весь задрожал мелкой дрожью. Лошадь шагала ленивым шагом, усиленно отмахиваясь головой от мух. Замаячила и телега — широкая, как у тарханов. Вон в задке бочонок с дегтем. В углу поблескивает высокая бутыль с керосином, в плетенке, и подрагивает прикрытый рядом ящик из лубка. Сам Федот Лукич сидит, свесивши на сторону ноги в мазаных шерстяных чулках, знать, для прохлады разулся. Голова его дремотно мотается, словно печально утверждает что-то безнадежно-грустное, убыточное. Сзади, на оструганном шесте, качается железное коромысло весов, звонко лязгает о грядушку, тоже словно жалуется на убытки.

«Стукнуть его вот этим безменом — вот и черепок долой…» — подумал Терпуг, глядя на ржавое коромысло.

И было это так соблазнительно, так возможно, что от зашумевшего в нем волнения на один миг даже дух перехватило… Но когда лошадь стала уже равняться с ним и бессильно мотавшаяся голова Рванкина в нахлобученном черном картузе с просаленным околышем дружески закивала ему, когда потно лоснившиеся, округленные щеки с пучками редких рыжих волос и пухлые, слегка расквашенные губы напомнили ему о той изысканной, тонкой любезности, с которой он приветствовал его и Копылова в своей лавке, — неудержимо резвый бес легкомысленного веселья вдруг запрыгал у него внутри. И неожиданно для самого себя Терпуг вдруг крикнул:

— Здорово, купец!!

Рванкин вздрогнул, поднял голову и изумленно оглянулся. Лицо у него было так препотешно озадачено, что Терпуг покатился со смеху. Он не мог устоять против искушения — произвесть еще больший эффект — и, вскочив на ноги, крикнул угрожающим голосом:

— А-а… тут-то ты?!

Рванкян с непостижимой быстротой опрокинулся вдруг навзничь в телегу, перевернулся через спину и, соскочивши на другую сторону, бросился бежать.

— Кррра-у-ул! — закричал он диким голосом.

Шарахнулась в сторону от дороги лошадь, пробежала рысью по хлебу и остановилась. А Рванкин все бежал и кричал:

— Крррау-у-ул!.. Крррау-у-ул!..

Терпуг вдруг растерялся и не знал, куда деваться. Сзади, на кургане, показались казаки. От станицы по дороге виднелись двое верховых. Сел было опять в рожь, но сейчас же сообразил, что теперь это уж ни к чему. Надо было уходить к балке, — больше некуда, — там в тернах легче укрыться.

Он сперва пошел шагом. Потом, оглянувшись в сторону всадников, побежал. Еще раз оглянулся и увидел, что за ним бегут и казаки. Даже Рванкин повернул назад и все орет визгливым, отчаянным голосом, только теперь другое что-то — не разберешь.

Терпугу жаль было бросить зипун, который важил и затруднял его. Чтобы выгадать силы и время, он взял самое короткое направление к балке — через стан Василия Губанова. Боялся, что Василий кинется напереем ему, но все-таки положился на свою силу. Но Василий и его косари не тронулись со своих мест. Лишь остановились и молча смотрят на погоню. И бабы глядят из-под ладоней… А вон один из верховых свернул с дороги и поскакал ему наперерез — это было всего опаснее. Да Рванкин был, очевидно, уже недалеко.

Его визгливо-захлебывающийся, охрипший голос слышался в затылке:

— Держи-и!.. Держи-и-и-и!..

Терпуг оглянулся. Оттого ли, что казаки бежали не очень решительно или были они дальше, Рванкин мчался впереди всех и забирал вбок, напереем ему. В руках, должно быть, то самое железное коромысло весов, на которое раньше обратил внимание Терпуг. А вот у него ничего нет, чтобы отбиться…

И стало страшно, что не успеет добежать до буерака…

Отчаянная мысль вдруг мелькнула у Терпуга: вырвать косу у одного из косарей, глядевших на погоню… Вон она и Ульяна… Глядит удивленно, испуганно, в руках грабли. Вот и Василий… Смотрит не враждебно, а выжидательно, словно прикидывает: чья возьмет?

— Вася! Дай косу, ради Христа! — закричал Терпуг на бегу. — Косу дай, я их…

Он раздельно выговорил крепкое ругательство, подбегая к Василию, и, не дожидаясь ответа, ухватился за косье. Василий испуганно потянул косу к себе и, растерявшись, закричал:

— Уйди! Уйди от греха… ради Христа, уйди!..

— Дай, ради Бога! Дай, я этого мужичишку… Дай, я его!.. — кричал Никишка, ругаясь, весь охваченный яростью и отчаянием.

Он силой вырывал косу из рук молодого Губана, но Василий крепко ухватился за косье обеими руками, и они закрутились волчком, словно забавлялись вперетяжку.

— Держи!.. Держи!.. — слышались голоса казаков.

— Держи-и!.. Ва-ся, дер-жи-и! — задыхаясь и захлебываясь, визгливо хрипел Рванкин, бежавший впереди всех.

Он добежал, размахнулся своим коромыслом, но не успел ударить — отскочил в сторону, потому что они кружились и едва не подрезали его косой.