«Звезды русской провинции»

В светло-алом сиянии люди сидят на холме,
преломляя свой хлеб, отказавшись от прочих надежд.
Облака в небесах — словно Огненный ангел в чалме,
чьё сиянье растёт из негнущихся ярких одежд.
Нам дано это знать, потому что кончается век,
и, как только в колодец небесный опустится флаг,
нам — из дерева гофер сколачивать новый ковчег
да из дерева тисс погребальный тесать саркофаг.
Видишь: в ветках отрубленных чёрный запутался дрозд,
он листву раздвигает и мёртвые ягоды ест.
А собратья его, в небе крыльями вымостив мост,
над погибшей землёй образуют андреевский крест.
А кузнец всё торгует, и пахарь железо куёт,
ничего, кроме лютни, не носит с собою монах.
Но Господь Вседержитель нам новых имён не даёт,
потому что и ангелы тонут в своих именах.
Потому что я знаю — даны человеку взаймы
и нагое пространство, и время в венчальной фате.
Но на брачном пиру во вселенной несчастнее мы,
чем цветы-однодневки в прекрасной своей нищете.
5Раздувает ли ветер холодное пламя воды
или рвёт над водою полотна зелёных знамён,
я, как семя дерев, благодарна ему за труды:
вещи нашей любви отказались от крестных имён.
Вещи нашей любви — это просто движение рук,
это жесты молчанья, а также объятий кольцо.
Из себя самого днём плетёт паутину паук,
ночью слёзы и взгляд за ресницами прячет лицо.
От воздушных страстей крылья мельниц шумят ветряных.
Почему перед Господом люди не падают ниц?
Я вопрос задала херувимам в одеждах льняных,
но искала ответ в геральдической графике птиц.
Я искала ответ в облаках на Синайской горе,
я вникала в их речь, я пыталась во сне прочитать
иероглиф жука на коричнево-красной коре
или клинопись звёзд. Но уже начинало светать.
Тайну Божьей любви сохраняет небесный язык,
но взыскует её псалмопевец и воин Давид.
И в пустыне людской, где срывается ветер на крик,
вместо чёток янтарных держу я в руках алфавит.
Слышу клёкот орлиный, далёкое блеянье стад,
вижу, как моя мать с коромыслом идёт за водой.
Разомкнутся ресницы, на волю ты выпустишь взгляд —
это к солнцу жар-птица из клетки летит золотой.
Крестным знаменьем вновь орошаются грудь и чело,
как потоком солёных, не знающих удержу слёз…
Улетит моя радость, оставив на память перо
да зелёную пену в волнуемых кронах берёз.

Григорий Данской (Пермь)

Коммивояжер