Звездоплаватели

Мы составили с трехногами план наступления. Было решено постепенно расширять фронт атаки, начиная с очищенного уже пространства бывшего устья. Мы выбрали эту тактику, а не наступление широким фронтом, так как это давало возможность приучить трехногов обращаться с аппаратами и, вместе с тем, бережно тратить энергию.

Кроме того, поступая так, мы не оставляли ни одного пропущенного места, откуда могла бы прийти неожиданная опасность для наших друзей или для нас самих.

Наступление началось во второй трети дня. Экономно тратя боевую энергию, за несколько часов мы отогнали звероподобных почти на три километра, то есть очистили почти 500 гектаров.

Оставалось много маленьких существ, но, чтобы выгнать их, пришлось бы затратить время, и поэтому мы пока отказались от своих планов. Подходила ночь. Мы поставили оборонительную линию лучеметов, разместив их веером. Они были маломощны, но все же могли удерживать врагов на расстоянии.

– Нам тяжело будет сделать такой заслон, когда мы очистим площадь в пять или шесть раз большую, – заключил Жан. – У нас мало аппаратов.

– Поэтому нужно срочно изготовлять аккумуляторы слабого напряжения.

Это была сравнительно легкая работа, так как у нас уже было достаточно требуемого материала и опыта. Кроме того, эти аппараты были маленькими и не требовали такой точности в изготовлении, как предыдущие.

Мы рассказали про наши планы вождю Непобедимому, и он понял всю важность этого дела. Светящиеся толпы трехногов собирались вокруг больших костров. Этот табор напоминал нам прошлые века, когда войска собирались ночью перед боем за сутки, минувшие века, когда люди бросались друг на друга, вооруженные копьями, луками и стрелами, – до времен огромных пушек и аэропланов.

Вспыхнувшая надежда, казалось, возвратила этой толпе прошлый пыл расы, который с давних времен уже почти угас.

– Наш мир словно помолодел! – сказала мне Грация. – Снова вернулась надежда на будущее. Многие из нас надеются, что Земля даст новую жизнь Марсу.

– А вы как думаете, Грация?

– Я еще не знаю, но чувствую себя счастливой… Словно я выросла.

Кажется, поэт сказал:

Когда мне средь темной ночи
Замерцали твои очи,
Ослепивши взор мой сразу…

Образ этот, бесспорно, преувеличенный и очень бледный по сравнению с действительностью. Глаза Грации гораздо милее, гораздо красивее, чем глаза земных существ. Они были подобны созвездию больших разноцветных звезд.

Мы вышли из лагеря и в холодной темноте смотрели на таинственный танец воздушных созданий. В каком-то мистическом озарении, еще большем потому, что рядом была Грация, я стремился понять этих волшебных существ.

– Нет, нам никогда не постигнуть их, – сказал я.

– Может, так и лучше, – ответила она. – Иногда плохо знать слишком много.

Какую нежность вложила она в эти слова. Я весь задрожал.

– Грация, я хотел бы понять, кто вы?

– Я очень простое существо, гораздо проще вас. Я руководствуюсь чувствами и не доискиваюсь до их спрятанных причин.

– Почему вы снова пришли ко мне?

– Да потому, что мне хорошо с вами!

И прижалась ко мне. Я почувствовал, как во всем моем теле пробежало что-то более неуловимое, чем волна аромата, чем звук мелодии. Словно я возродился в какой-то новой жизни, полной очаровательной красоты, – и в ней был образ Грации в минувшем и в будущем.

Похолодало. Мы вернулись к кострам и встали подле вождя Непобедимого – отца Грации. Он смотрел на нас с каким-то мерцающим интересом и, видимо, удивлялся необыкновенным чувствам, возникшим между его дочкой и мною. Очевидно, это ему было приятно.

Нельзя было заподозрить тут какое-то плотское влечение: слишком была велика пропасть между трехногами и людьми. А если бы это было возможно, то, наверное, отец все же не волновался бы. В необычайной лучистой любви марсиан нет ничего грубого, гадкого и смешного, как я уже говорил, нет ни ревности, ни ненависти, ни обиды.

Тут ни отец, ни мать не беспокоятся о том, кого любят их дети. И двое любящих могут проявлять необычайную верность друг другу без каких-либо возвышенных чопорных церемоний, без каких-то гарантий.

А что до детей, то уже на протяжении многих тысяч лет о них заботится общество, заинтересованное в этом.

Здесь нет семьи в нашем понимании, хотя детей любят так же, как и у нас. И ни у кого не появляется сомнений, таких обычных на Земле – действительно ли это твой ребенок: трехноги имеют безошибочный инстинкт, который позволяет им чувствовать сразу, его или нет новорожденное дитя.

И если моя тяга к Грации была приятна Непобедимому, то это потому, что он сам очень полюбил земных пришельцев. Сила его разума, бóльшая, чем у других трехногов, напоминала его предков. Он сказал мне позднее, что после нашего появления у него воскресли былые мечты о будущем, оно снова приобрело смысл.

В тот вечер он спросил меня:

– А небо у вас такое же красивое, как у нас?