Звездопад

Иди сюда! Осторожнее… Еще… еще шаг. Теперь прыгай!

Пати перепрыгнула и пошла дальше по сухой дороге.

— Там повыше держись, а то слева облепиха разрослась, споткнешься, — предупредил я.

Только и я перепрыгнул через топь у опушки, как вдруг Пати вскрикнула и бросилась назад, ко мне.

— Что с тобой?

— Ой, там страшное что-то!

Я весь обратился в слух.

— Тебе показалось…

И вдруг… у меня язык присох к гортани: из лесу донеслось тяжелое сопение какого-то зверя.

— Оо-ой! — голос у Пати оборвался, она ухватилась за меня. Я почувствовал, как колотится ее сердце.

— Э-гей! — гаркнул я самодельным баском.

Никто не отозвался. Снова тяжелый вздох, тишина. Какая-то птичка перелетела с ветки на ветку в поисках ночлега.

— Э-гей!

Опять вздох и пыхтение где-то совсем рядом, у дороги.

— Какой там черт бродит? — закричал я, собрав всю свою отвагу.

Над нами пропищал совенок, послышался треск сучьев.

— Сюда идет? — прошептала Пати и, вся дрожа, крепче прижалась ко мне.

Я шагнул вперед. Я был ее единственной надеждой и должен был защитить.

— Стой! Вот я тебя… Стой, тебе говорят!

Опять затрещали сучья под тяжелыми шагами, что-то запыхтело ужасно. Волосы у меня на голове встали дыбом. И когда раздалось мычание, похожее на рев, я не сразу понял, что это корова. Корова, пасущаяся ночью в лесу.

«Кто спустил скотину, когда солома не убрана?» — возмутился я и вспомнил про Клементия Цетерадзе.

Ветер гнал по небу черные тучи. Накрапывал мелкий дождь.

Мы вышли в поле, зажгли фонарь и плошку и принялись сгребать кукурузные стебли.

В поле замелькали огоньки. Я огляделся: нет ли где Гогоны, но налетел холодный ветер, прижал пламя коптилки к фитилю, и фонарь наш подумал, подумал и погас. А дождь полил сильнее.

— Ну, теперь шевелись! — крикнул я и бросился к собранным в кучу кукурузным стеблям. Я втащил один сноп в середину и встал на него.

— Подавай сюда, Пати!

Пати укрепила плошку на торчавшем из земли обрезке стебля, отставила подальше погасший фонарь и стала подавать снопы.

Я принимал их и укладывал в стог, взбираясь все выше и выше.

Ветер сражался с пламенем плошки, трепал и терзал его.

Пати подтаскивала теперь по два снопа. Мы яростно работали под проливным дождем, промокшие до костей от дождя и пота.

Вокруг по всему полю при слабом, пляшущем свете коптилок и нарезанной резины ползали черные тени.

Я взбирался все выше, и подо мной поднимался и рос стог. Середина его вздувалась, точно вспученная, стоять было трудно, того и гляди, соскользнет нога и я полечу вниз.

Дождь лил вовсю. Крупные капли бежали по лицу, стекаясь у подбородка, они уже не были такими холодными.

А ночь все сражалась с пламенем плошки, и новые порывы ветра терзали его.

Солома намокла, отяжелела.

Пати кидает мне сноп, я не успеваю перехватить, и он скатывается назад. Она снова кидает сноп наверх, на этот раз я кое-как дотягиваюсь, кладу на место и приминаю ногами.

Еще раз налетает ветер и срывает пламя с нашей плошки.

Я беспомощно оглядываюсь. Ни зги не видать. Непроглядный мрак и обложной дождь.

Где-то далеко черноту неба распорола молния, глухо заурчал гром. И вдруг сверкнуло совсем близко. Короткая вспышка озарила все кругом. Я зажал руками уши. Женский крик слился с оглушительным треском грома.

— Гогита! — кричала Пати. — Слезай!

Я мигом скатился со стога.

— Что будем делать? — Промокшая насквозь Пати дрожала от холода и страха.

— Ничего, скоро пройдет… — сказал я, хоть видел, что этот дождь не из тех, которые скоро проходят.

— Может, уйдем?

— Куда идти в такой ливень!

Снова сверкнула молния, затрещал и раскатился гром, и столб света поднялся над вершиной горы.

Я бросился к стогу, втиснулся между снопами. Поднапрягся, руками и коленями раздвигая солому. Потом схватил Пати за руку:

— Залезай!

Она молча влезла в стог. Я попытался податься глубже, но от нерассчитанного усилия столкнулся с дрожащей Пати. И так мы и остались, тесно прижатые друг к другу. Я слышал, как Пати стучит зубами. За стогом по полю носился промозглый ветер, и я стискивал зубы, чтобы не дрожать. Двоим в стоге было тесно. Сквозь снопы над нами просочилась вода. Видно, она затекла Пати за спину: Пати вздрогнула и подалась ко мне.

Я хотел заговорить, хотел сказать, что ей, наверное, неловко стоять так, что дождь скоро пройдет, что… Но она была так близко, ее теплое дыхание касалось моего лица, и я не мог выговорить ни слова. А молчать было как-то странно.

Потом я почувствовал тепло с того боку, где стояла Пати.

Мне захотелось оттолкнуть ее и выскочить вон: под ливень, в грязь. Я даже сделал какое-то движение, но снова замер, не смея ни оттолкнуть Пати, пи сильнее прижаться к ее теплой груди. Теперь я боялся даже вздохнуть поглубже. В бедро меня колол острый стебель, но я не решался отвести его. Пати тоже не шелохнулась. От нашего дыхания воздух в стоге потеплел и сгустился, стало душно… Духота и тепло дурманят меня, но я не смею отвернуть голову.