Звездолет «Иосиф Сталин». На взлет!

Даже вереница зеленеющих деревьев за стеклом казалась не праздничным обрамлением города, а издевкой. Сквозь чисто вымытые окна автомобиля вашингтонские улицы смотрелись достойно, однако он помнил, что и тут недавно шумели демонстрации.

Конечно, в центр города смутьянов и горлопанов не пустили, но все же они появились в столице и не постеснялись выйти на улицы поорать и побездельничать, вместо того, чтоб как все порядочные американцы работать в поте лица, как вот, например, Чарли.

Мистер Вандербильт посмотрел на водителя и некстати вспомнил, что как раз восьмого марта шофер был свободен. Неприятный холодок коснулся сердца, а Чарли, словно почувствовав неладное, повернулся и вопросительно глянул на босса.

Нет, Чарли, конечно, вне подозрений, но сколько вокруг настоящих смутьянов только и ждут момента…

Он гневно дернул щекой, поняв, что слово в слово повторяет то, что только что говорил Госсекретарю. Вспомнился и пустой, ничего не обещающий взгляд.

Ему не верили! Ему никто не верил!

Что же делать?

В вопросе, часто задаваемом миллионером самому себе, чувствовалась изрядная доля растерянности. Почему-то получалось, что опасность ползучего большевизма видел только он. Никто, ни Госсекретарь, ни сенаторы, ни сам Президент не верили в очевидную угрозу. Они думали, что все закончилось, что красный медведь, обломав когти на Польше и Германии, вроде бы успокоился, перестал тянуть лапы в Европу, где у САСШ имелись свои интересы, и стал принюхиваться к Азии. Это устраивало всех – и Конгресс, и Президента Северо-Американских Соединенных Штатов.

Миллионер не задавал вопроса «Почему». Вопрос имел значение риторического.

С одной стороны, торговля с Советами приносила фантастические прибыли. В огромную страну, только что пережившую пятилетнюю Гражданскую войну, а до этого поучаствовавшую в Мировой, продать можно было все, что угодно.

А с другой стороны, что тоже было совсем недурно, головы об Азии должны были болеть у Великобритании и Франции. Таким образом, сиюминутные интересы для политиков оказались важнее завтрашних, а золото – сильнее принципов и здравого смысла.

Правительство верило большевикам, а он – нет. После того, что они сделали со своей страной и пытались сделать с Германией, Венгрией, Польшей, – не верил. Особенно после того, как получил посылку от своего конфидента в СССР мистера Гаммера. И кто-то еще пытается убедить его, что там не осталось умных людей! Идиоты!!! Нет, большевики ни перед чем не остановятся и, дай им волю, когда-нибудь доберутся и до Америки!

Иногда он казался себе Ноем, стремящимся объяснить тупым согражданам неизбежность Потопа или ангелом с трубой, что должен был вострубить, но от этого ничего не менялось.

Люди, разделявшие его убеждения, были либо слабы, либо неизвестны, да и было их не так много.

Его трубу никто не слышал, его слов никто не понимал.

Ною было легче – у него хоть были послушные сыновья. А у него не было ни сыновей, ни союзников. Он вздохнул. Надежды на Президента и на Госдепартамент у него не осталось, а это значило, что опереться на авторитет власти он не мог.

Конечно, у него имелся авторитет денег, но чтоб бороться с идеологией большевизма, этого было мало. Британцы поверили ему. Черчилль написал о своей озабоченности, но этим и кончилось. По всему выходило, что к авторитету денег нужно было прибавить авторитет личности. Только вот где отыскать такую личность?

…Они уже поворачивали к особняку, когда, обгоняя их, мимо пронесся темно-синий «Роллс-ройс». Чарли притормозил, и «Роллс», подрезая его, словно правила не для него писаны, свернул к подъезду отеля. Водитель что-то проворчал сквозь зубы, вынужденный остановиться.

Из машины вышел молодой мужчина и направился к дверям.

Миллионер не обратил бы внимания на нахала, но навстречу ему, из темноты, ударили вспышки яркого света. Репортеры – человек двадцать – встали стеной перед входом, щелкая затворами фотокамер, и гостю пришлось лавировать среди них, чтоб пройти внутрь. Мистер Вандербильт смотрел на эту кутерьму, не вполне понимая, что происходит.

– Кто это, Чарли?

Шофер обернулся. Лицо его было невозмутимо и уважительно, но в голосе миллионер почувствовал удивление.

– Это мистер Линдберг. Мой тезка!

– А-а-а-а! – сразу вспомнил миллионер. – Авиатор!

– Лучший авиатор! – почтительно поправил его шофер. – Его знает весь мир!

Линдберг уже вошел в отель, но некоторые корреспонденты продолжали пережигать лампочки, чтоб запечатлеть хотя бы спину героя.

«Весь мир? – подумал миллионер. – Может быть, это как раз то, что нужно?»