Звездочёт

Магазин от всех домов на отшибе. Тут отовсюду выпирает камень, землю не возделаешь, как раз магазина и место.

В левую сторону от крыльца дом Замиловых. Борис Замилов, отец Мити, совхозный механизатор, но вот уже месяца три или четыре за ту же среднюю механизаторскую оплату исполняет обязанности электрика; прежний электрик рассчитался и уехал. Вера Замилова – доярка. Здесь на Доске почета ее фотокарточка, а на площади в райцентре, на районной Доске, большой портрет. И всегда там кто-нибудь торчит, на нее любуясь. Действительно, красавица. Что интересно, в девичестве она особо в глаза не бросалась, а в замужестве расцвела, яко маков цвет.

Справа от крыльца, как говорилось, лужа, а когда-то пруд. Когда-то Кузя Буграев с дружками да подружками барахтался в том пруду до посинения, днями напролет, а зимой тут же катался на самодельных коньках и раза два проваливался: лед тонок, а кататься невтерпеж. В войну пруд запустили, перестали чистить, он и захирел, превратился сперва в болото, потом в эту вот лужу, которая лишь потому еще не пересохла, что жил где-то посередине ее упрямый родничок.

За лужей по тракту дом старейшего жителя Шуралы Николая Павловича Калмыкова, который помнит то, что еще до Октябрьской революции было, а сам до сих работает в совхозе. Работа, правда, не физическая, не шибко и умственная, но необходимая.

Мимо дворовых построек и огорода Калмыковых, сорвавшись с тракта, бежит берегом лужи тропинка к трансформаторной будке. Вот к ней-то и надо наведаться.

– Кузьма Николаич! – кричат. – Скоро велишь открыть?

– И не ждите. Только после обеда.

Начал расходиться и пожилой народ, а Буграев вышел на тракт, где первая же проезжавшая машина обдала его тучей пыли – чуть не задохся.

Дойдя до тропинки, сбежал по ней и берегом лужи направился к будке, у ее крыши пучком сходились провода от столбов. Было видно: тропинкой пользовались редко, ибо она норовила зарости травой, лишь кое-где попадались совсем голые участки; земля тут оставалась влажной во всякое время дня и жирно поблескивала. На первой же плешине Кузьма Николаевич углядел след велосипеда. Ишь ты! Вон как!!

А потом попалась длинная ложбинка, на дне ее стояла водица. Объезжать такую и днем в голову не придет, а ежели велосипедист ехал тут ночью?.. Ночью он ее навряд ли даже заметил, потому как ночи стоят темные, безлунные, а у велосипедиста если и была фара, то он ее не включал. Да, хоть что мне говорите, а он ею не пользовался! Почему? А потому что далеко видна.

Следов вот что-то слишком много. А, Кузьма? Можно подумать, не один велосипедист проезжал… Впрочем, один. Это от неожиданности кажется, будто не один, а как сообразишь, то получается, он несколько раз переезжал эту ложбинку. Туда – обратно. Через какое-то время снова: туда – обратно.

И след знакомый, правда? Одна покрышка пропечатана четко, другая бледновато. Ну прямо до того интересно!.. Интересно до того, что хочется пофантазировать. Вот, скажем, этот ночной велосипедист катался да катался себе по тракту, от нечего делать прокатился по Октябрьской, завернул в переулок, выскочив из него, за секунду пересек тракт и сразу попал на тропинку. По ней он подъехал к будке, затем отъехал. Через некоторое время подъехал снова, а уж затем отъехал совсем, то есть навсегда.

Зачем же понадобилась ему будка, которую называют трансформаторной, а некоторые просто зовут подстанцией?

Чтобы сначала обесточить село, а через полтора часа снова дать ток. Если у кого-то есть другие соображения, просим выступить. Нет других соображений. Идем дальше. Вот будка, дверь из толстого железа с белым черепом, накрест пробитым черными молниями. Дверь заложена стальной полосой, а полоса вставлена в массивную петлю, а в петле болтается бо-ольшущий плоский замок, а ключ от него должен быть…

Насчет ключа – минуточку.

…Прохладное все-таки утречко. Солнце еще не бьет напрямую в дверь, поэтому и полоса, и дверная ручка, и замок покрыты бисерными капельками влаги. Разумеется, ни следа отпечатков. На латунном кружке снизу замка, где есть щелочка для ключа, ни царапинки. Выходит, и к этому непростому замку ключ тоже не подбирали, его уже имели в кармане. Вот ведь сколько разных ключей должен был иметь любитель легкой наживы.

Озорник эдакий!

Это ты меня, значит, столько раз награжденного и премированного за отличное несение службы, меня, у кого стопроцентная раскрываемость стабильно держится десятки лет, меня, Кузьму Буграева, на состязание умов вызвал? Да-авай!!

Интересно даже посмотреть, кто это матерого лиса вздумал вдруг обвести вокруг пальца.

Достал Кузьма Николаевич пачку «Беломора», закурил и огляделся.