Звездочет

Мора представила свою заботу о ней именно в таком свете. В первый раз увидев Бьянку, она не один час провела в напряженных размышлениях о том, как заполучить эту девушку. Ненависть, которую она испытывала к Йену, была не единственной тому причиной. Чем дольше Мора наблюдала за тем, как она двигается по залу, разговаривает, танцует и смеется, тем явственнее ощущала, что хочет ее. Она не была уверена, что ее опытные и страстные объятия полностью отобьют у девушки тягу к Йену, но уменьшить ее было ей вполне под силу. Словно по волшебству, в то время когда Мора ломала голову над тем, как осторожно приблизиться к Бьянке, та отделилась от своих скучных подружек и направилась к себе в комнату. Точнее, в комнату Моры. Все складывалось как нельзя лучше.

Она поднесла руку Бьянки к губам и поцеловала кончики пальцев, не отводя пристального взгляда от ее глаз. Затем она повела плечом, и оно как будто случайно обнажилось, а из глубокого декольте на свободу вырвался кораллово-розовый сосок. Мора смущенно улыбнулась и опустила руку Бьянки вниз. Ее теплая ладонь накрыла сосок, а затем Мора повернулась так, что в руке Бьянки оказалась ее грудь целиком.

— Это то, что нравится Йену, — промурлыкала Мора, направляя руку Бьянки. — А тебе нравится?

Бьянку словно околдовали: она не могла ни двигаться, ни дышать. Ее тело было не в состоянии ни протестовать, ни откликнуться на ласку. Кончики пальцев, прикасавшихся к нежной бархатистой коже Моры, затрепетали, и Бьянка подумала, как, должно быть, Йен тоскует, лишенный возможности прижаться к этой восхитительно полной груди. Она снова огорчилась, что ее тело не сможет заменить ему наслаждение, которое он получал от пышных форм своей бывшей любовницы. Даже Мора, казалось, не могла скрыть разочарование и взирала на нее с оттенком сожаления.

Мора же боролась с соблазном прикоснуться к благоухающей свежестью юности груди Бьянки. Она позволила себе лишь провести рукой по ее вьющимся волосам и откинуть их прядь, ласково притронувшись к кружевам декольте. Она предполагала сначала поцеловать девушку в затылок, затем в шею, потом чуть ниже и еще ниже, исподволь освобождая ее грудь из тесного корсета. Но времени на это не было, поэтому пришлось отказаться от постепенного развития событий — им могли помешать в любой момент. Тогда Мора решительно притянула к себе Бьянку и поцеловала ее в губы.

Этот поцелуй — горячий, страстный, жаждущий — ошеломил Бьянку своей неожиданностью. Внезапно к ней вернулась способность здраво рассуждать. Не может быть, чтобы Йен подослал к ней Мору, просто невероятно! И если она позволит этой роскошной женщине соблазнить себя, то тем самым лишь усилит боль, терзающую Йена, и станет пешкой в жестокой игре бывшей любовницы против него. Бьянка резко отстранилась от Моры.

— Боюсь, мне пора возвращаться к гостям. Спасибо за урок, — сказала Бьянка и вышла из комнаты.

Ее благодарность не могла примирить Мору с тем фактом, что Бьянка посмела остаться равнодушной к ее любовным чарам. Она, Моргана да Джиджо, пожертвовала своим временем и вниманием поклонников, чтобы поучить уму-разуму бестолковую девчонку, и получила взамен лишь жалкое «спасибо». Мора в ярости признала, что Бьянка перехитрила ее: она была допущена к ее телу, смогла ощутить его мягкую податливость, позволила Море представить, насколько приятна была бы близость с ней, но неблагодарно отвергла ее, развернулась и ушла. Единственным утешением для Моры служило лишь предвкушение того, как изумится и ужаснется Йен, когда Бьянка расскажет ему о том, что она сделала. Возможно, этого будет достаточно, чтобы он отверг девчонку. Никому не дано оскорбить Моргану да Джиджо безнаказанно. Девчонку ждет такая же судьба, какая выпала и на ее долю. Теперь же следовало как можно скорее избавиться от вкуса губ этой неблагодарной эгоистки, стереть из памяти ее образ. Мора решила призвать одного из своих воздыхателей и уговорить его заняться любовью прямо здесь, выказав тем самым еще большее неуважение к хозяину дома, чем попытка совратить его невесту. Идея представлялась ей очень соблазнительной, но осуществить ее в апартаментах, которые Йен когда-то устроил для нее, было бы кощунством. Зато никаких препятствий для претворения в жизнь другого замысла она не видела и не откладывая взялась за дело.