Звездный ковчег

Ренальд и Аманда подались вперед.

— Если ты думаешь, что это действительно возможно, то это здорово! — воскликнул Ренальд.

— Правда? — Винсент повернул к ним свое невыразительное лицо. — Посмотрите на себя. Кто вы? Что мы такое? Мы уроды на дне океана!

— Это лучше, чем смерть, — заметила Аманда.

— Так ли это? Жить там, где мы выросли, едва ли лучше, чем быть мертвыми. И уж точно не лучше это оказалось для наших друзей. Что думали об этом Колин, Дарла, Сергей?

Он не собирался никого ранить этим замечанием, но имена имели эмоциональный вес. Они вызывали воспоминания о друзьях детства, страдавших разрушающими, болезненными аутоиммунными болезнями. Экспериментальные средства лечения, больше похожие на пытки, не давали никаких результатов, и друзья, оказавшиеся генетическими ошибками, исчезали…

— Мы не свободны, — сказал Винсент уже тише. Он вспомнил десятилетнюю Мерсед, бывшую его лучшей подругой. Девочку с ужасным лицом барракуды, которая хотела увидеть солнце. Она поднялась в верхние слои океана, в зону фотосинтеза. Ее создавали для жизни на дне, поэтому в верхних слоях все ее белки денатурировали из–за пониженного давления. С их иммунными системами сейчас происходило прямо противоположное.

Мертвое тело Мерсед плавало в воде, пока ее не подобрали жители города — те жители, на которых не лежало проклятие ссылки на дно океана. Для всех выживших из поколения Винсента это событие стало жестоким напоминанием о том, что они никогда не увидят солнца.

— Мы не живем, — сказал он. — Люди заставили нас пожертвовать всем человеческим, чтобы мы смогли хотя бы существовать. Мы — человеческие мозги, живущие в неправильно собранных, чужих телах. У нас нет красоты, привлекательности, любви. Нет родителей. Нет детей. Нет семьи. Люди на Земле и в других колониях, даже заключенные, могут получать удовольствие от еды, видеть и чувствовать солнечный свет, смотреть в зеркало и не бояться собственного отражения.

— Мы — твоя семья, Винсент, — произнесла Аманда.

— Что ты такое говоришь? — спросил Ренальд у Винсента.

— Мы слишком долго мирились с обстоятельствами, слишком многое вытерпели. Мы лишились чувства собственного достоинства, когда наши предки, прибыв сюда, не нашли в себе достаточно мужества, чтобы признать: их путь окончен.

— Ты не собираешься делать лекарство? — спросил Ренальд.

— Я считаю, что у нас есть шанс исправить эту ошибку.

— Я не готова умирать, Винсент, — сказала Аманда.

Ренальд молча смотрел на него. Потом произнес:

— Наша смерть ничего не изменит. Города все равно собираются продолжать создание таких, как мы. Буквально — тебя и меня.

Винсент махнул рукой, словно рубанул топором.

— Хватит думать о выполнении миссии! Я не говорю о какой–то мечте, великой цели или вымирании. Слишком многое сделано ради страха, замаскированного под дальновидность. Речь идет о людях, о нас, и только о нас. Подумай о нас как о людях. Даже самому ужасному преступнику на Земле не приходится жить так, как живем мы.

— Я считаю, что бесцельно расстаться со своей жизнью — аморально, — заявил Ренальд.

— Ты слишком легко принял чужие правила, Ренальд. Подумай!

— Я ничего не принимал, Винсент. Я просто собираюсь выдержать до конца.

— Это слова Кента.

— Это мои слова. И я не прощу тебя.

Винсент и Ренальд смотрели друг на друга.

— Что это значит, Ренальд? — спросила Аманда.

Никто не ответил.

— Что это значит, Винсент? Прощать за что? Это про те эмбрионы, которые ты уничтожил в Паутине Шарлотты?

— Винсент ищет выход с точки зрения морали, — пояснил Ренальд. — Он знает, что я не смогу сделать лекарство от этой болезни так, как это может сделать он. Думаю, сейчас, после этой прелюдии, он заявит нам, что собирается убить себя. Проблема в том, что он потащит нас за собой, если сделает это сейчас. Он пытается найти решение, которое позволит ему не стать убийцей из–за бездействия. Вот он, наш храбрый моралист Винсент.

Винсент ничего не ответил, и Аманда уставилась на него большими пустыми глазами. Он подумал о Мерсед. Путь, который она избрала, всегда оставался открытым для него. Но он всегда опаздывал. Это касалось сделанных заявлений, принятых решений, споров о том, как следовало поступить первым колонистам. Он треснул изнутри. Тоска, разочарование, смех стонали, желая вырваться из тюрьмы громоздкой плоти. Винсент так и не стал тем, кем хотел. Он не стал ни отважным вестником, как Мерсед, ни защитником, как Кент. Он имел свои слабые и сильные стороны, как и все остальные, но только не там, где надо. Неспособные плакать, не имеющие век глаза Винсента смотрели на Ренальда и Аманду. Он плакал без каких–либо внешних проявлений — о потерянных друзьях, разбитых мечтах, о самом себе.

Все подумали, что Мерсед сошла с ума, сломалась, как многие другие. Но они с Мерсед знали, что солнечный свет содержит признаки человечности, которые у них отняли: красоту, наслаждение, страсть, любовь.

— Мы с Амандой закончим отсоединение базы от океанского дна, — сказал Ренальд. — Столкновение с астероидом произойдет в течение следующих девяноста минут. А ты решай, что будешь делать. Пойдем, Аманда.