Звёздный «Кентавр». Шаг назад

– А почему джинсы с дырками? – спросил я в недоумении.

– Тогда так носили, модно было среди молодёжи. Сигареты возьми и зажигалку.

– Я не курю.

– Неважно, сержант, куришь ты или нет. Положи в карман, пускай лежат. Если кто-то попросит закурить, угостишь человека, заодно познакомишься, для получения нужной информации. Уяснил?

– Так точно!

– Деньги возьми, и положи в карманы брюк. Здесь двадцать тысяч рублей. Тебе должно хватить. Вот твой паспорт, – и он протянул мне не большую красную книжечку с гербом России.

– В нём твои данные и адрес, по которому ты якобы прописан. На случай если, к примеру, задержит милиция. Сам в конфликты не вступай, веди себя скромно и культурно. Ни кому не говори, кем ты являешься на самом деле, кроме профессора. С ним ты можешь быть предельно откровенным. Хотя если и расскажешь кому-то о себе, всё равно никто не поверит, и ещё могут в психушку определить.

Подполковник хихикнул и закурил.

– Стоп. Дай ещё подумаем, – сказал он. – Всё или нет? Формулу помнишь?

Напиши ещё раз, для лучшего усвоения.

Он протянул планшет, на котором я быстро написал формулу.

– Ага, тогда вперёд, сержант Суворов, нас ждут великие дела.

Мы вышли из склада и направились в конец части, туда, где когда-то был вырыт котлован. В это трудно поверить, но тот был полностью изолирован от внешнего мира. Его накрыли сверху и обшили по бокам, чтобы попасть внутрь, необходимо было пройти специальную проверку. Возле двери я остановился и замер, и тут же оказался в лучах мощных прожекторов. От яркого света зажмурил глаза и вдохнул, как можно глубже. Вся процедура заняла чуть больше минуты. После, автоматически дверь открылась, и я увидел хорошо освещённую лестницу, которая вела вниз.

– Спускайся, – услышал я громкий голос Трегубова. – Я сейчас приду.

Держась за железные перилла, я аккуратно шёл по ровным и гладким ступенькам. Спустившись на приличную глубину под землю, оказался в хорошо освещённом месте. Комната была длинной метров пятьдесят, и шириной не меньше десяти. Посередине стоял сложной конструкции круглый бункер, внутри которого располагались алюминиевые зеркала. Их форму описать довольно сложно, спиралями они закручивались к потолку, и были выгнуты. В центре зеркального сооружения стояло обычное офисное кресло. С потолка лился мягкий, чуть голубоватый свет. Двое парней в синих халатах сидели за столом перед мониторами и что – то записывали. Мне показалось, что их абсолютно не волнует человек, только цифры и сухие отчёты. Стены помещения выложены светло-коричневой плиткой с различными узорами, и больше никого и ничего.

– Ну, как? – услышал я за спиной голос Трегубова. – Вот это и есть так называемая машина времени. Что тебе нужно сделать. Войдёшь внутрь, усаживайся удобно в кресло, и смотри в центр зеркал. Вот адрес, год, про который ты должен всё время думать. Сконцентрируйся, и ни о чём не переживай. Я запущу установку, и через несколько минут ты окажешься в прошлом. Готов? Тогда иди и удачи тебе, солдат.

Трегубов в последние минуты вёл себя странно. Было, что-то в его поведении неприятное и отталкивающее. Я пропустил мимо ушей, ссылаясь на то, что это обычные переживания, не больше. Оказавшись внутри бункера с алюминиевыми зеркалами, я спокойно сидел в кресле, и смотрел на своё расплывчатое отражение, думая о девяностых годах.

Глава 10

Всеволод, он же Крыса, как его любил называть Трегубов, планировал вернуться в прошлое и найти профессора Царёва. Смуглое лицо, с трёхдневной щетиной Всеволода, делало его похожим на метиса. Не большие тёмные глаза хранили секреты, которые их владелец старательно скрывал от других людей. Нависшие, густые брови, делали выражение лица мрачным и суровым. Нос с характерной горбинкой, после неудачного падения с лестницы в детстве, русые волосы, вечно растрёпанные, и природная сутулость, не вызывали восторга у женщин. Медлительная походка и неповоротливость, только усиливали общее негативное впечатление. Одевался Всеволод неряшливо, и на работу приходил в не глаженых рубашках и помятых брюках, чем вызывал недовольство коллег. Но учитывая ясность ума и природную находчивость, даже в очень затруднительных положениях, ему многое прощали.