Покорно вложив ладонь в протянутую ей руку, она сама не помнила, как очутилась в центре опустевшего пространства, где партнер тут же завертел ее, как песчинку, подхваченную бурным потоком. Вдруг отбросил от себя, но не отпускал, как будто что-то связало их навечно, и, застыв на миг в эффектной паузе, она безвольной куклой снова падала в его объятия, ложась спиной ему на грудь. Исчезло все, кроме звуков оркестра, игравшего по-новому, с каким-то неожиданным бравурным надрывом. Музыка взлетала к небесам на кончиках смычков, выводивших прихотливо заверченные рулады, затем милосердно растекалась душещипательным минором, но под всхлипы аккордеона вновь вспухала пышными бумажными цветами, швыряя ее то вверх, на волнах экстаза, от которого вставали дыбом волосы под париком, то вниз, в непроглядную пучину этих глаз, сверкавших перед ней мертвенным светом, и щемящий мотив танго, наполнявший грудь томительной горечью, мог лишь приглушить, но не отвратить кошмар падения.
Под эту песню о страсти и сладостной тоске, написанную словно для них двоих – для самой красивой женщины и самого страшного мужчины на свете, – она заученно исполняла фигуры танца, а может быть, они оба подчинялись диктату музыки. Казалось, само плетение звуков приглашало к этим каминадам, сакадам и баридам, которые пришелец из грозного прошлого проделывал с безупречным мастерством. Считая про себя, сколько тактов осталось выстоять до момента, когда танец, кончившись, позволит ей отдаться милосердной пустоте обморока, Лиза отметила все же, что ей достался отличный партнер! Где он обучился этому искусству и какими еще сюрпризами может удивить несчастную женщину, чью жизнь, уже однажды им перечеркнутую, готов перечеркнуть еще раз?
Шагая с ним в ногу в маршевом темпе, она промолвила:
– Превосходный оркестр! Где вы его отыскали?
– Лично приглашал! – похвалился хозяин. – И не отказал никто, пришли все! Знаете, кто дирижер? Эдди Рознер!
– Неплохо! Вы бы еще Гленна Миллера позвали!
– Будет вам и Гленн Миллер! Лично для вас из Америки выпишу!
Она промурлыкала с вкрадчивой лестью в голосе:
– Для латышского стрелка вы удивительно любезны!
– А вы, сударыня, – ощерился тот, – удивительно отважны, если не сказать – безрассудны!
– Во мне безрассудства не больше, чем в бывшем чекисте, водящем дружбу с монархистами! – улыбнулась Лиза, маняще отстраняясь. – Придут ли они в восторг, узнав этот факт вашей биографии?
Ведомая партнером в мулинете, она заметила словно выхваченные в безликой толпе лучом прожектора домино Зинаиды, тарзанью шкуру Левандовского, пиратский камзол Барсова и, следуя изысканному рисунку танца, проделала несколько вычурных восьмерок, завершая их изящными болео. Публика разразилась аплодисментами.
Хозяин бала властно привлек ее к себе и негромко сказал ей прямо в лицо:
– Сударыня, вам самой не поздоровится, попадись вы сейчас к ним в руки!
– Сама я к ним, конечно, не пойду, – томно прошептала Лиза, повиснув на его твердой руке, сквозь шелк платья обжигавшей ее пылающее тело морозом, – но у меня приняты меры! Если я не вернусь с этого бала завтра, то Ялту будет ждать сенсация! – и, почти прижимаясь щекой к его щеке, изуродованной кривым шрамом, еле слышно выдохнула: – И не надейтесь на то, что я блефую!
– Возможно, ваши угрозы настоящие, – с усмешкой сказал Бондаренко, – а вот эти волосы – точно нет!
С этими словами он завертел ее юлой, и праздник превратился в бешеную карусель, – а затем под взятую аккордеоном длинную коду, не давая Лизе опомниться, подхватил ее и почти опрокинул затылком к земле. В следующее же мгновение у Лизы с головы свалился парик, выпуская на волю ее разметавшиеся родные волосы.
Лиза резко разогнулась, сконфуженная внезапным разоблачением. Оставалась слабая надежда, что в маске ее все-таки не узнают, но Бондаренко не позволил этому случиться. Взяв Лизу за руку, он развернул ее лицом к зрителям и объявил:
– Господа, приветствуйте – Елизавета Тургенева!
По толпе волной пробежал гул, а затем в общем порыве, словно повинуясь неслышимой команде, арлекины, ковбои и восточные танцовщицы стали надвигаться на Лизу, обступая ее и Бондаренко со всех сторон.
Он что, добивался того, чтобы в толчее ее схватили и умыкнули заговорщики? И она прокричала кавалеру, уверенная, что в поднявшемся гаме никто ее не расслышит:
– Это ваша работа?!
– Что вы, Елизавета Дмитриевна! – стал отпираться Бондаренко. – Я еще минуту назад не представлял, с кем имею удовольствие танцевать!
– В таком случае, – потребовала Лиза, прекрасно зная, что он врет, – избавьте меня от этого!
– Вам стоит только приказать! – сказал он, не выпуская ее руки. Столь велика была мощь его взгляда, что толпа послушно расступилась, освобождая проход.