Звездные гусары: из записок корнета Ливанова

Я замечаю, кстати, что Понизовский обладает умением распространять свое тлетворное влияние на все, к чему ни прикоснется. Вот уже и мои записки начинают заполняться его нудными рассказами, а ведь я намеревался изложить историю его прыщей КОРОТКО!

Итак, коротко: следствием давнишней аварии сделалась такая болезнь, при которой кальций плохо удерживается в организме. Отсюда – скачущая походка Понизовского, его странная осанка и дурные зубы. Зубы ему, впрочем, собираются сделать искусственные – позор для полка, если в нем будет находиться офицер с таким Карфагеном во рту.

Вот пример ужасного влияния Понизовского. Недавно я заметил, что ротмистр Кайгородов вместо обычного: “Ну-с, господа, не пора ли нам на боковую?” произнес, собирая карты, следующее: “Ну-с, господа (начало, как видите, осталось прежним, но дальнейшее!..) – ну-с, господа, как хотите, а я считаю, что пора нам расходиться. Помню, еще в детскую пору загоняла нас строгая нянька в постель, меня да брата, да еще старшую сестру. Придет, бывало, рослая, как гренадерский солдат, на голове наколка – ровно шапка лохматая, пера только не хватает, фартук на ней топорщится, как кожух, будто сейчас она к пулемету… И как гаркнет на нас сверху: „А ну, пострелята, тотчас в постель!“ Хе-хе!.. У нас, бывало, ручонки дрогнут, глайдеры-бластеры посыплются на ковер. Тогда, должно быть, и запала мне в голову идея непременно сделаться офицером и самому так-то на нижних чинов покрикивать. Детские воспоминания, господа, по моему суждению, – весьма ценный материал для психологических изысканий в собственной биографии…”

Ну вот как такое слышать?

Затем произошла и вовсе нелепейшая история. Дело в том, что к нам собралась с визитом госпожа полковница, Настасья Никифоровна Комарова-Лович, урожденная Нелидова. Обыкновенно она находилась на орбите, на базе, где занималась воспитанием большого количества маленьких и уже подрощенных Комаровых-Ловичей, обоих полов и разнообразных темпераментов. Их фотографии украшают приемную господина полковника, но поскольку отпрыски его засняты в различное время и иные по нескольку раз, то вникнуть в их количество ни у кого недоставало терпения.

Время от времени нежные супружеские чувства полковницы брали верх над материнским долгом, и тут-то и случались нашествия Настасьи Никифоровны. С нею обыкновенно приезжало некоторое число молодых привлекательных дам, составлявших ее свиту. Как подобает истинным офицерам, мы готовились к началу боевых действий заранее.

Повсеместно кипела стирка, злобно шипели, изрыгая пар, гидроутюги, денщики разгуливали по помещениям, держа швабры как миноискатели, и озабоченно выискивали мусор. Полковой оркестр, руководимый бессменным нашим капельмейстером Рягиным, разучивал по нотам новые мелодии, например, в этот раз – вальс “Жестокая шутка” (“В джунглях Лапуту, в джунглях зеленых, где приютилось немало влюбленных” – и т.д.); полонез “Маленькая мутантка” и еще несколько мазурок, из которых самая игривая называлась “Планету ментиком накрою”.

По углам шептались, загадывая, будут ли те дамы, что и в прошлый раз, и если новые – то каковы они окажутся. Предлагались различные программы развлечений – помимо бала, разумеется; и уж конечно Понизовский не остался в стороне.

– Прелестная игра – фанты, – заметил он и уже собрался развить эту идею, как его перебили:

– Замечательно! Записывайте, Дудаков: фанты! Затем еще – “Угадай цветок”, а?

– Фи, господа, это неприличная игра, – молвил строго Алтынаев.

– Вы, господин Алтынаев, старый, – дерзко сказал поручик Сенютович и так лихо подкрутил ус, что все засмеялись. Засмеялся и Алтынаев; его плоское загадочное лицо стало чуть шире в скулах, а глаза, утонув во внезапно появившихся морщинах, совершенно исчезли.

Таким образом, повсеместно царило настроение всеобщего благодушия.

И вот настал долгожданный день. Транспортный модуль уселся на нашу захолустную Варуссу, и оттуда выпорхнули бабочки, точно из кокона, одна за другой, а последней выгрузилась, как пчела-матка, сама госпожа полковница.

– Ну все, – завороженно прошептал мне Дудаков, – смерть нашему Алтынаеву!

Среди прибывших была гордая красавица Ольга Турыбрина, жена интенданта базы. Супружество ее оказалось несчастливым – в чем не было ничего удивительного: более скучной, невыразительной и нечистой на руку персоны, нежели интендант, вообразить себе невозможно. Поговаривали, будто Ольгу вынудили выйти за него едва ли не насильно, по прихоти ее опекуна. Разница в возрасте у них была большая.

Как нарочно, несчастье этого брака усугублялось внезапно вспыхнувшей любовью безупречного Алтынаева. Оба они, и Алтынаев, и Ольга, страдали и таились; в полку, разумеется, знали, но помалкивали. Уйти от мужа Турыбрина не могла: разводов в офицерской среде не допускалось, и согласия на брак с разведенной Алтынаев никогда бы не получил; связью же удовлетвориться он не мог. Посему у них происходило обожание совершенно в трубадурском духе. Раз в несколько месяцев они проходили тур вальса – да еще могли соприкоснуться пальцами во время традиционного пикника.