Звездные гусары: из записок корнета Ливанова

Мне захотелось свежего воздуху. Подобравшись к люку, я отпер его и не без усилий распахнул настежь. Меня щедро осыпало снегом и обожгло сухим холодом. Буря миновала. Небо светилось синевой.

Неподалеку от машины, со стороны кажущейся сплошным сугробом, обнаружился кочевой лагерь. Разбит он был всего пару часов назад, видимо – сразу после бури. Легкие аэросани, числом несколько, грудились у красивого, яркого шатра, брошенного на снег небрежно и криво. Носовая часть каждой из машин изображала оскаленную морду какого-нибудь зверя или же голову хищной птицы с устрашающе-острым клювом. Владельцы их, кочевники, коренные обитатели Варуссы, сидели кружком подле костра, на постеленных коврах, жестких и колючих. Завидев меня, варучане обернулись. Один из них, рябой малый в косматой дохе, произнес что-то вполголоса, прочие рассмеялись.

Я спрыгнул наземь. Рябой лениво поднялся, приблизился ко мне и принялся рассматривать со спокойной наглостью во взгляде.

– Вы чьи? – спросил я на местном наречии.

Рябой не ответил. Трое от костра подошли вплотную. Лица их ничего не выражали. Короткие винтовки небрежно покачивались на ремнях, стволами вниз. Тогда я прошел мимо них, прямо к костру, и, усевшись на свободное место, протянул к огню руки. Варучанин-старик, оказавшийся по соседству со мною, издал удивленный горловой звук. Другой, нестарый, что сидел рядом с ним, вдумчиво курил длинную трубку. Его лицо скрывал капюшон. Ни в каком случае нельзя было выказывать страх или смущение. Однако же я понимал, что дела мои плохи. Даже в замиренных племенах находились лихие парни, не годные ни к какой работе. Частенько они сбивались в шайки и промышляли грабежами. Обыкновеннее всего эти шайки вливались в отряды мятежных князей, чтобы еще более страшными делами закрепить свою славу. По всему судя, я натолкнулся именно на такую компанию. Жизнь моя висела на волоске.

Мне хотелось курить, но доставать папиросу не следовало – могли дрогнуть руки и выдать мое волнение. Я лишь старался дышать размеренно и готовился принять свою участь. Костер бил в лицо жаром, а спина уже ныла от мороза. Рябой продолжал исследовать меня взглядом, понимая, что никуда я не убегу. Прочие явно ждали его сигнала.

Тот, что курил у костра, неожиданно протянул мне свой чубук. Помедлив, я принял его, затянулся едким табаком, вернул трубку и тихо выпустил дым, пахнущий полынью.

– Вы из N-ского полка, не так ли? – осведомился курильщик по-русски, сонным, чуть насмешливым голосом.

Здесь я вздрогнул – от неожиданности – и посмотрел на него с удивлением.

– Я из Петербурга, как и вы, – продолжал он, и я сразу ему поверил: такой выговор не подделаешь. – Держитесь, как держались, и вам ничего не угрожает.

Он чуть отодвинул назад свой капюшон, и я мельком увидел его лицо – с прямым носом, небольшими, широко расставленными, серыми глазами. На лоб упала темно-коричневая прядь; бороду и усы мой собеседник тщательно брил. Ничего особенного в его лице я, по правде сказать, не заметил – ни шрамов, ни какого-нибудь зверского выражения, чего можно было бы ожидать от человека столь “необычной судьбы”, как пишут в таких случаях романисты. Разве что показались странными веснушки вокруг носа, очень бледные, но на морозе заметные отчетливо: обычно у шатенов никаких веснушек не наблюдается.

– Кто вы? Почему здесь? – спросил я.

– Вас это, положим, никак не касается, – возразил курильщик и повел плечом.

Рябой произнес нечто сердитое, адресуясь к моему собеседнику. Но тот отвечал на его наречии, с прежними насмешливыми нотками в голосе, свидетельствующими о прямом превосходстве.

Трое с винтовками разразились короткими восклицаниями и защелкали языками на все лады. Рябой, явно возмущаясь, махнул рукой и отошел еще дальше в сторону. Видно было, что он задет за живое и старается, чтобы этого не поняли другие.

– Что вы ему сказали? – спросил я.

– Представил вас в качестве своего родственника. Вы не возражаете?

– Пожалуй, не возражаю. Но, помилуйте…

– Я только что это сделал, – прервал меня незнакомец. Из-под капюшона блеснули глаза, и мне сделалось холодно.

Варучане, казалось, утратили ко мне всякий интерес. Мой загадочный соотечественник имел на эту братию большее влияние, нежели их рябой соплеменник.

– Я вам, кажется, обязан, – сухо произнес я. – Чтобы расплатиться с вами, мне следует знать ваше имя…

– Не любите одолжаться?

– Стало быть, не люблю.

– И напрасно, – усмехнулся он. – В этих краях жизнь – одолжение невеликое. На вашем месте я бы не принимал близко к сердцу. А впрочем, как знаете.

На этих словах он вновь затянулся и медленно выпустил дым.

Старик, наклонившись, хлопнул своей сухой ладонью меня по колену, качнулся и рассмеялся беззубым ртом. Потом сказал что-то, явно миролюбивое и даже одобрительное.

– Иметь много родственников – великое счастье, – перевел мой собеседник. – Вы сейчас можете уезжать, куда вам надобно, – добавил он уже от себя. – Вам не причинят вреда.