Звезда упала

— …А как Коля на фронт ушёл, так его через две недели и убили, я похоронку получила, он в окружение попал. Так я и осталась беременная. Коля так никогда и не узнал, что у него сын будет…

Надя замолчала.

Командир внимательно смотрел на неё, подсчитывал в уме месяцы. Женщина была подозрительная. Муж ушёл на войну в конце июня, ну даже, допустим, в начале июля… А сейчас весна. Сходилось всё с трудом, только-только.

— В лесу-то ты как оказалась? — спросил он.

На этот вопрос ответ у Нади тоже был заготовлен.

— Их главврач немецкий, Штефнер, приставать ко мне начал, сволочь такая!.. К сожительству меня склонял. Я всё хотела бежать, но куда я в таком положении побегу? Решила дождаться, пока рожу. Вот, как родила, при первой же оказии и сбежала. С транспортом с тяжелоранеными… У переезда мы с Алёшей и выпрыгнули… Полночи шли куда попало…

Младенец, словно услышав, что речь идет о нём, зашевелился, открыл свои всё ещё немного мутные глазки и, сморщившись, тоненько заплакал.

Командир неожиданно резко сунул руку Наде за пазуху, она даже не успела отпрянуть. Пощупал сухую, никогда не кормившую ребёнка грудь.

— Молоко вот пропало, — сразу нашлась Надя. — На медведя ночью наткнулись. Еле убежала… Сама не знаю, как спаслись. Неслась, не разбирая дороги. И вот видите, что случилось — то ли от испуга, то ли промёрзла сильно, не знаю… Только нет молока. Хорошо хоть, вчера успела сцедить, вот ещё осталось немного…

Надя достала бутылочку, в которой оставалось ещё чуток молока, и младенец тут же жадно присосался к ней.

Командир неодобрительно покачал головой.

— Медведей тут хватает, это правда. Повезло тебе, значит, они ж сейчас голодные просыпаются… Мог и задрать…

С любопытством посмотрел на крепко ухватившего бутылочку ребёнка, добродушно усмехнулся:

— Крохотный-то какой Алёшка твой! Где ж мы молоко-то ему добывать будем? Отчаянная ты, Надежда!..

Он переглянулся со своими.

— Медсестра, значит… Ладно, пошли с нами, потом обо всём поговорим. Меня Владимиром Григорьевичем кличут, будем, значит, знакомы…

Глава 31 НЕНАВИСТЬ

Вера возвращалась домой. С трудом несла по поселковой улице всё тот же старый, фанерный, оттягивающий руку чемодан.

Прошло уже четыре дня после Надиного исчезновения. Похоже было, что ей удалось бежать, иначе бы её уже давно нашли.

Ещё дважды за это время появлялся Генрих Штольц, требовал от Веры признаний. Но она стояла на своём — ничего не знала, сама в шоке. Билась в истерике, требовала сказать, где ребёнок.

В конце концов, от неё отвязались, пару дней никто её не трогал, а сегодня утром велели одеваться и уходить.

Вера еле волочила ноги. Внутри себя ощущала какую-то полнейшую пустоту. Куда она шла? Зачем? Что её ждёт дома?..

Понятно, что Генрих никогда не простит ей случившегося, ни за что не поверит, сколько бы она не отпиралась. Скорее всего, он отправит её в Германию.

Ну и пусть!

Что бы он с ней ни сделал, ей уже всё равно.

Лишь бы только Надя и ребёнок остались живы, всё остальное глубоко безразлично.

Она наконец дотелепалась до своего дома, неуклюже, задевая чемоданом о ступеньки, поднялась на крыльцо, открыла дверь и зашла внутрь.

Дома, как была в пальто, Вера тяжело опустилась на стул. Просидела так, в неподвижности и безмолвии, неизвестно сколько времени.

Потом всё же встала, разделась, открыла чемодан, начала разбирать вещи. Надо было хоть что-то делать, хоть чем-то себя занять.

Послышался приближающийся шум мотора. Вера вскочила, подошла к окну, ещё издали узнала машину Генриха. Зачем, ну зачем он приезжает?..

Неужели они поймали Надю?..

Вера так и застыла у окна. Испуганно смотрела, как автомобиль остановился, как сноровистый Пауль распахнул дверцу, как комендант неторопливо вылез из машины.

Напряжённо следила, пыталась что-то угадать по его лицу. Не заметила, как вещи выпали у неё из рук.

Генрих Штольц нетвёрдой походкой поднялся на крыльцо, широко распахнул дверь. Переступил порог и молча уставился на Веру.

— Есть какие-то новости? — спросила она по-немецки.

Он с грустной усмешкой отрицательно покачал головой.

— Нет, их до сих пор нигде не нашли.

Вера отвернулась, не хотела, чтобы он заметил радость, вспыхнувшую у неё в глазах.

Генрих подошёл к ней вплотную, грубо, рывком, повернул к себе:

— Но мы их найдём, будь уверена! Признайся, что ты сговорилась с ней! Куда она направилась?

Вера почувствовала, что от него несёт спиртным, отстранилась.

— Я уже сто раз говорила, я ничего не знаю! Надя ни слова мне не сказала!

— Ты врёшь!

Он тут же, без замаха, влепил ей оплеуху. Но удар всё равно был сильный. Вера упала навзничь, больно ударилась о ножку стола. Рыдая, скрючилась на полу.

Генрих в ужасе смотрел на неё. До чего он дошёл!.. Он, Генрих Штольц, бьёт женщину. К тому же не просто женщину, а мать своего ребёнка! Женщину, которую он боготворил…

Он опустился рядом на колени, наклонился над ней, приподнял её своими сильными руками.

— Вера, прости меня! Умоляю тебя! Я сам не свой, ты же видишь! Я просто теряю голову! Нигде никаких следов!..