Звезда Тухачевского

Муравьев с ленивой пренебрежительностью, почти брезгливо взял его и, посторонившись, повелительным взмахом руки подал знак, означавший милостивое разрешение войти в кабинет.

Не пригласив Тухачевского сесть, Муравьев удобно, преувеличенно важно уселся в кресле за огромным, едва ли не во всю ширину кабинета, столом и, небрежно вскрыв пакет, стремительно пробежал беспокойными глазами текст:

«Предъявитель сего военный комиссар Московского района Михаил Николаевич Тухачевский командируется в распоряжение главкома Восточного фронта Муравьева для выполнения работ исключительной важности по организации и формированию Красной Армии в высшие войсковые соединения и командования ими».

— Оскудела Русь военачальниками, коль они находят их только у себя в Москве! — не скрывая своего неудовольствия, пробурчал Муравьёв, глядя куда-то мимо Тухачевского, и небрежно, как нечто не заслуживающее его внимания, отшвырнул пакет в сторону. — Они там, в Москве, в своем обычном репертуаре. — Теперь голос его все более набирал злобные нотки. — Ну, фокусники, ну, циркачи, без сетки работают! Выходит, главком для них — ни Богу свечка, ни черту кочерга? Могли бы сперва и посоветоваться с Муравьевым, кого присылать, а может, у Муравьева свои кадры припасены, кровавыми боями испытанные, заслуги перед революцией имеющие. — Он судорожно провел крупной жесткой ладонью по седеющему ежику черных волос. — А они, — он избрал это безликое «они», предпочитая не называть конкретных фамилий, — все спонтанно, все экспромтом! Проснулся Муравьев, а уже перед его очами новый командарм, будто с луны свалился. Это что, насмешка? Это называется большевистский стиль работы? — Он кидал горячие вопросы в лицо Тухачевскому, не ожидая на них ответа, так как хорошо понимал, что задавать их нужно совсем другим людям, которые находятся там, наверху, в Москве, а не сидящему перед ним юному командарму. — Впрочем, — уже немного успокоившись, продолжил Муравьев, — было бы удивительно, если бы так называемый народный комиссариат по военным делам поступал по-иному, как того требуют воинские уставы, законы субординации, наконец! Откуда им знать все это, там же окопались сплошные пиджаки! — Он внезапно умолк и вновь вцепился немигающим взглядом в Тухачевского. — Сколько вам лет… — он заглянул в предписание, — Михаил Николаевич? А вы, оказывается, мой тезка! — Муравьев поспешно вскочил и порывисто протянул Тухачевскому жилистую руку. — Тезка — это хорошо, это добрая примета! Я — Михаил Артемьевич! Это следует незамедлительно отметить!

— Я родился в девяносто третьем году, — негромко сказал Тухачевский.

— Выходит, — Муравьев быстро прикинул в уме, — вам всего-то двадцать пять! Наполеоновский взлет! А вашему покорному слуге уже под сорок! И всего-навсего полковник. Улавливаете разницу? Впрочем, соловья баснями не кормят. Располагайтесь за столом, сейчас завтрак сочиним. На голодный желудок в башку лезут одни дурные мысли.

Приглядевшись к Муравьеву, Тухачевский отметил, что его лицо было одутловатым, черные обводья еще более отчетливо выявляли лихорадочный блеск глаз — настороженных, как у человека, находящегося в постоянном ожидании чего-то страшного в своей судьбе.

«Кажется, основательно гульнул тезка минувшей ночью», — невольно подумал Тухачевский.

Муравьев и впрямь чувствовал себя отвратно: нещадно трещала голова, бешено стучало в висках, мучила жажда. Хотелось побыть одному, хотелось немедля выгнать к чертовой матери этого красавчика, которого непонятно за какие такие заслуги Троцкий решил вознести на уровень командарма, хотелось запереться в кабинете, никого не пускать, забыть о войне, о кровопролитных боях, предаться мечтам о славе. «Для выполнения работ исключительной важности… В высшие войсковые соединения и командования ими»… — едва ли не вслух, испытывая непреодолимое презрение к составителям этого документа, процитировал в уме Муравьев, но внешне это его чувство ничем не проявилось.

Он вдруг рывком распахнул дверь:

— Чудошвили! Завтрак! Да поживее!

Адъютант сломя голову ринулся выполнять приказание, а Муравьев устало, будто только что отданное распоряжение стоило ему гигантских физических усилий, плюхнулся в кресло.

— Вы, разумеется, бывший офицер? — после долгой паузы больше для проформы устало спросил он.

— Так точно, — четко ответил Тухачевский. — Окончил Александровское военное училище в четырнадцатом году, затем служил в Семеновском полку. Поручик.

— Александровец! — едва ли не радостно воскликнул Муравьев. — Ну, мне до вас далеко! Я — провинциал, учился в Казанском, не то что вы — столичная штучка! Пороху-то удалось понюхать?

— Воевал с немцами. Под Кржешовом, Ломжей…