Звезда сыска

— Эх, в нашем городе еще и дороги в порядок привести! А то весной и осенью просто срам один. Вон даже Антон Павлович Чехов о том написал. А по прошедшей весне купец Голованов, тот, у которого торговый дом на Конной площади, автомобиль приобрел. Двух кварталов по нашему бездорожью чудо техники не выдержало. Смех и грех! Зато сейчас сплошное удовольствие. Эх, надо было Чехову к нам зимой завернуть!

И то правда! Сани мягко скользили по плотно укатанному на дороге снегу. Их чуть заносило от скорости на поворотах и тогда все сидящие наваливались друг на друга, отчего становилось еще веселее. Мимо проносились деревянные терема, ставшие зимой прямо-таки сказочно красивыми, и особняки красного кирпича, тоже выстроенные красиво, с фигурной кладкой, нередко со вставками из желтого камня. Тройка лихо взбежала на гору по Дворянской улице, промчалась со звоном мимо Петиной гимназии, вдоль ограды городского сада и свернула на Еланскую улицу, чтобы удальски замереть у входа в Буфф-сад.

Из Буфф-сада доносились звуки музыки, народу там собралось уже великое множество, хотя за вход и нужно было платить по пятидесяти копеек с человека.

Сад был расположен на вершине, на склоне и у подножия невысокого холма и оттого выглядел очень живописно. И несколько павильонов были устроены очень красиво. На проводах между столбами и прямо на деревьях были развешаны разноцветные лампы и фонари наподобие китайских фонариков, по вечерам должна была включаться нарядная иллюминация.

Народ собрался по большей части с санками. Были здесь санки на высоких полозьях, в которых можно сидеть как на стуле или в кресле. В таких мамаши и няньки катали детей, а кавалеры — порой наперегонки — своих дам. Но многие несли в руках или катили за собой салазки. Такие, весьма просторные двухместные прихватил с собой и Петя. На устроенные по склону горки пока никого не допускали. Наконец оркестр, расположившийся в ротонде,[43] кончил играть марш, музыканты поснимали с труб мундштуки и попрятали их в карманы — греть, чтобы потом не примерзнуть к ним на морозе губами. Наверху, возле начала горки, появились несколько человек. Я сразу узнала Петиного отца и Алексея Евграфовича Кухтерина. Остальных я не знала и спросила про них Петю.

— Тот, что потолще и повыше, ресторатор Морозов. У него здесь ресторация вон в том павильоне. Рядом с папенькой господин Пушников, купец первой гильдии и хозяин сада. Остальных я и сам не знаю.

Купец Пушников взял в руки рупор и для начала со всеми поздоровался:

— Здравствуйте, дамы и господа, здравствуйте, почтеннейшая публика. Мы решили не произносить сегодня длинных речей, а всех, кто поучаствовал в приготовлении нашего праздника, вы сможете поблагодарить позже. Если сочтете, что есть за что благодарить. Ну а чтобы вы не сомневались в благонадежности устроенных нами горок мы их первыми и опробуем.

Публика засмеялась и захлопала в ладоши. Сам же Пушников, господин Морозов и господин градоначальник уселись на санки и съехали вниз под бурные аплодисменты и туш, сыгранный оркестром. Александр Сергеевич и купец благополучно преодолели весь маршрут, но ресторатору повезло меньше: на полпути он опрокинулся (готова об заклад побиться, он это специально сделал!) и вниз катился уже помимо салазок, то есть на собственной спине. Все это привело публику в полный восторг, а обновившие горку приняли по поданной им рюмке, выпили и стали всех звать кататься и призывать к соблюдению порядка.

Мы скатились раз десять, а может, и больше. Снизу горка не казалась высокой, зато сверху она выглядела куда выше и круче, а скорость достигалась такая, что дух захватывало. Несколько раз мы опрокинулись, отчего стало еще веселее. Катались и стар и млад. Дедушка тоже не отказал себе в удовольствии, когда ему предложили воспользоваться санками. Несколько раз съехал и господин Вяткин. Были здесь и многие актеры из нашей труппы.

Устав, мы стали прогуливаться, съели блинов с медом, потом блинов с икрой, выпили горячий сбитень.[44]

На прощание Петя напомнил мне о нашем намерении побывать на квартире Шишкина, и мы условились встретиться подле театра. А еще Петя не удержался и сказал вновь комплимент по-французски. Ох, с чего бы это?

* * *

Воскресный спектакль выдался не менее удачным, чем накануне. Игралось господам актерам в удовольствие, безо всякого напряжения. Да и я свое дело исполняла много спокойнее, уже видела все, вокруг меня происходящее, и не боялась вступить не вовремя. Оказалось, что из моего закутка в дальнем углу сцены видно много забавного. Александр Александрович совершенно распоясался и, повернувшись спиной к залу, делал смешные гримасы Мамаевой, то есть Екатерине Дмитриевне, конечно. Та в долгу не осталась и в сцене, когда она прячется в доме Глумова, пока тот беседует с Голутвиным, стоя за кулисами, стала делать господину Корсакову непонятные знаки, а после якобы упала в обморок. Уж не знаю, поверил ей Александр Александрович или тоже притворялся, но лицо у него сделалось испуганным.

Когда началось уже последнее действие, ко мне обратилась Леночка Никольская: