Звезда Смерти

Ему захотелось вспомнить имя того дроида на Дронгаре. Он знал, что эта мысль не отвяжется от него весь день.

Глава 17

"Звезда Смерти", стройплощадка бета-9

Человек в шлеме с респиратором, одетый в чёрное, казался Тиле порождением давно забытого ночного кошмара. Она почти ощущала, как вокруг него пульсирующими волнами распространяется зло; от одного вида этой фигуры её подташнивало, а живот скручивало в тугой узел.

И это тем более удивительно, потому что он на неё даже не взглянул – Тила была всего лишь членом команды строителей и архитекторов, которые создавали фон, пока гранд-мофф Таркин показывал посетителям эту часть станции. Ей не пришлось разговаривать с Вейдером, но она испытывала ощущение сродни тому, что может испытывать насекомое, заметившее, что через увеличительное стекло за ним наблюдает гигантский глаз. Вейдер стоял к ней спиной, но Тила чувствовала его внимание, как некое давление тьмы, будто на плечи ей легла холодная рука.

Хотелось уйти. Нет, хотелось убежать, как можно быстрее и как можно дальше. Никогда ещё у неё не было настолько дурного предчувствия. Сбежать бы отсюда на другую сторону станции – но другая сторона станции находилась слишком близко. Да и с точки зрения карьерного роста это неудачный шаг – тем более для преступника, отпущенного на поруки.

Таркин что-то бубнил про огневую мощь, указывая на турболазерные установки, а Вейдер, казалось, слушал. Но Тила каким-то образом знала, что он сосредоточен отнюдь не на речи моффа. Он внедрялся в мысли тех, кто был рядом, исследовал их и находил... что в них чего-то не хватает.

Вдруг она поняла, что внимание направлено на неё. На мгновение Тиле показалось, что она совершенно голая – причём обнажено не только тело, но и душа – и Вейдер, как тот воображаемый учёный, изучающий насекомое под микроскопом, разглядывает всё, что в ней было – хорошее и плохое, сильные стороны и недостатки... всё, что делало её собой.

Она инстинктивно соорудила мысленную стену, щит, чтобы воспрепятствовать вторжению, как будто захлопнула взрывозащитную дверь. Она представила это так: тяжёлый дюрастальной люк закрылся, штыри замка вошли в пазы, периметр запечатался. У Тилы всегда было живое воображение – во многом оно помогло ей достичь успехов на выбранном поприще – и она мысленным взором увидела каждый шов и заклёпку, каждый замок и хомутик на двери, услышала долгое, отдавшееся эхом бум! когда она захлопнулась, даже почувствовала вибрацию. За мгновение до того, как люк закрылся, она ощутила в мыслях Вейдера небольшой всплеск – удивление.

И... любопытство.

Но – это же невозможно. Как она могла почувствовать мысли кого-то другого?

Тила постаралась как можно твёрже смотреть перед собой и держать мысленную стену.

Прошла секунда. Прошло несколько секунд. Этот момент казался долгим, но занял всего несколько ударов сердца. Казалось, Вейдер слегка кивнул, а потом развернулся и обратил внимание на то, о чём трещал Таркин.

Когда он освободил Тилу от своего внимания, вокруг будто разбилась стеклянная оболочка. Тила чуть не упала. Она довольно долго не могла отдышаться, так что даже привлекла внимание некоторых сослуживцев. Она была потрясена до глубины души.

Что же только что произошло?

Планета Безнадёга, лагерь "Вырубка"

Ратуа обдумывал возможные варианты, или по крайней мере то, что он считал возможными вариантами, и каждый раз, когда он их перебирал, они казались ему всё менее удовлетворительными. Лишь один был реальным, да и то не слишком.

Он понимал, что может жить в этом тропическом рассаднике заразы, пока кто-то или что-то не убьёт его...

Или выбраться отсюда.

Точнее, он мог попытаться. Статистика была простой и удручающей: на тюремной планете никто не доживает до почтенного возраста и не умирает мирно, во сне. Никто. Или тебя сваливают местные болезни, или кому-то вдруг оказываются нужны твои ботинки, или рядом появляется кто-то голодный и клыкастый, ищущий, чем бы поживиться – вот как обстояли дела. Безнадёга – суровое место, и рано или поздно ты станешь пищей для червей, даже если быстр, как Ратуа.

Он сидел в своей лачуге, одинокий и погружённый в раздумья. Освещавший жалкую хижину световой стержень едва выхватывал из темноты табурет, кабельную катушку, служившую ему столом, а также крабопаука размером с ладонь, сидевшего в углу под крышей. Уже наступила ночь, и ночные хищники вышли на охоту. Среди них были и заключённые, и животные, и никто из них не желал ему добра. А Ратуа надо начинать своё рискованное предприятие ночью. Более того, надо делать это побыстрее, потому что единственный шанс убраться с этого камешка был крошечным и готовым в любой момент исчезнуть. Это усилие будет стоить всего, что у него осталось – а осталось у него не так уж и много, что тоже создавало проблемы: если у него не получится, а он каким-то образом останется в живых, придётся начинать с нуля: у Ратуа не будет ничего, кроме того, что на нём надето.