Звезда пленительнаго

Дом доктора стоял на окраине города, на перекрестке Новгородской и Тульской улиц, на участке размером тридцать на сорок саженей. Чуть меньше сорока, но все равно всяко больше двадцати соток, и даже за вычетом традиционного для города "двора" место для сада оставалось. Вот только в саду этом росло три яблони, четыре вишни и два куста кизила, а большая часть земли заросла травкой. Но на газон это было мало похоже, больше на заросший пустырь смахивало. Раньше смахивало, а спустя неделю (и два с полтиной) смахивало на красивый огород. Хотя мое участие в разбивке грядок свелось в сидении на кресле-качалке, пота пришлось пролить изрядно — оказывается руками водить — тоже труд тяжелый.

Разок удалось поруководить и на кухне, после чего мой авторитет в глазах Якова Валериановича и Натальи поднялся уже очень высоко. Наталья оказалась какой-то родственницей доктора, точнее — сестрой жены старшего его сына. Вот только другой родни у старика просто не осталось. Хозяйство же вела тут же живущая прислуга — здоровенная деревенская бабища, откликавшаяся на имя "Нюша". Она и стирала, и штопала, ну и еду готовила. Борщ у нее получался просто замечательный! Но вот кроме борща все остальное, что она готовила, можно было охарактеризовать одним словом: съедобно. А мне хотелось, чтобы еще и вкусно было — поэтому я заставил Нюшу приготовить сладкую свинину. Тонкий слух помог мне значительно глубже нырнуть в сокровенные запасники Великого и Могучего — но результат порадовал всех. И Наталья (которую за этим обедом я впервые увидел улыбающейся) неожиданно дала мне очень хороший совет — после того, как на простой вопрос "как я догадался такое сготовить", ответил просто:

— Это не я догадался, это — известное китайское кушанье. Только в Китае его делают самым знатным людям… там знатные вообще любят очень вкусно поесть. Потому и готовить они мастера, только в Китае часто вообще непонятно, что ты ешь: мясо, рыбу или просто овощи. А у японцев — наоборот: все, что не рис, это рыба. Но в разных странах все по-разному: в Аргентине, например, мясо для крестьян — самая затрапезная еда, а вот хлеб обычный пшеничный — лакомство…

— А я читала, что французы вообще лягушек кушают…

— И улиток тоже. Но то французы… хотя и у них есть очень вкусных кушаний изрядно. Да что там — в любой стране, разве что Англию не считая, вкусной еды много придумано. Можно несколько лет разные вкусности готовить, ни разу не повторившись.

— И вы все такие кушанья знаете как готовить?

— Нет, конечно. Но с сотню, пожалуй, сготовить смогу. Не сейчас, когда поправлюсь окончательно.

— А вы книжку напишите, как все эти кушанья готовить! Госпожа Федорова, думаю, такую книжку и издать захочет.

— Лера? То есть Валерия Ромуальдовна? Наталья, будь я не таким слабосильным, я бы вас тут же расцеловал — такую хорошую мысль вы мне подали. Вот только, как Яков Валерианович говорит, гулять по улице смогу — и к ней тут же зайду, обсудить издание.

— Так зачем же ждать-то? Тут до типографии ее и полверсты не будет! Нюша, там свинины хватит, чтобы завтра такую же сготовить? Мы ее пригласим отобедать, заодно и обговорите все…

— В этом случае, думаю, одной свининой не обойтись…

Ромуальновна женщиной была отнюдь не глупой, а ее деловой хватке позавидовал бы и Скрудж Макдак: во время состоявшегося через три дня обеда будущему миллиардеру удалось у нее выторговать пятнадцать копеек с экземпляра, да и то начиная с двухсотого. С другой стороны, это все же было в пределах нынешних расценок: пятнадцать процентов начинающему автору получать все же неплохо — учитывая, что всяким Толстоевским платили примерно десять, хотя и с гораздо больших тиражей. Причем — уже после того, как мы обо всем договорились — Лера сообщила, что она собирается напечатать две тысячи двести экземпляров, а гонорар отдаст сразу как тираж отпечатают, то есть примерно через месяц после того, как она получит от меня двести рецептов. С одной стороны — уж больно дофига она хочет, а с другой — это ведь работа на месяц-два (по ее прикидкам) или на неделю максимум (по моим), так что жизнь-то, похоже, налаживается!

Слава богу, быстро писать я уже научился — давно мне клавиатура под руки не попадалась. А еще писать я научился все же разборчиво — иначе ни рабочие, ни инженеры не смогли бы ничего по моим "эскизам" сотворить. Напрячься, конечно, пришлось: в час у меня получалось записать разве что четыре рецепта. А через день у меня их было записано уже штук сорок… если отдельным рецептом считать паровой рис.