Звезда Парижа

Он с видимым удовольствием и восхищением проследил ее всю, от лица до кончиков пальцев на ногах, никогда прежде им не виденных. Коротко вздохнув, она приподнялась на локте и, касаясь рукой его щеки, сказала:

— Скандала не будет, мой принц, но будет два условия.

— Что угодно… Мне кажется, я жизнью готов пожертвовать, лишь бы вы позволили мне показать мои скромные таланты.

— Вы галантны, Филипп. Однако жизнь ваша мне не нужна. Просто у меня есть правило — не зачинать детей.

Он в недоумении смотрел на нее.

— Это значит, — сказала Адель, — что эта ночь должна доставить мне удовольствия — и вам так же, но она не должна доставить мне беспокойств. Довольно того, что я уже имею.

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, Филипп, что если вы хоть раз нарушите это мое правило, вам больше никогда не будет места рядом со мной.

Он больше следил за движением ее губ, чем за словами, однако кивнул головой в ответ на ее слова.

— Вы ручаетесь за себя, Филипп?

— Адель… — Поднявшись с колен, он очутился почти рядом с ней, присев на кровати. — Вы так мало цените меня как мужчину, дорогая.

— Напротив. — Ее голос понизился до шепота. — Я еще в Опере почувствовала, что вы отличаетесь от своего брата.

— Я очень отличаюсь. Вы это поймете. И я обещаю вам что угодно.

Она засмеялась.

— Хорошо. Значит, второе условие я скажу вам после.

Приподнявшись, Адель села на постели. Ей тоже хотелось поспешить, слова уже надоели до безумия. Филипп на две-три секунды замер, глядя на эту прекрасную юную женщину. Лунный свет, льющийся на нее через прозрачные занавески, придавал золотистости ее коже, а глаза делал почти черными. Тяжелая волна медового цвета волос падала вдоль спины, одна грудь была обнажена, соблазнительно темнел розовый сосок, шелковая рубашка плавными штрихами обрисовывала все линии хрупкого изящного тела. Трудно глотнув, Филипп протянул руки, медленно потянул подол сорочки вверх, — Адель выгнулась, облегчая ему процесс раздевания, потом, уже обнаженная, снова откинулась на подушки и чуть подвинулась, освобождая ему место рядом.

Она ждала, глядя как он раздевается. Филипп оказался стройным, даже слегка юношески худощавым, но это была здоровая, приятная худощавость, и сложение у него было мужское — широкая грудь, узкие бедра, длинные сильные ноги, а кожа — Адель легко в этом убедилась, протянув руку — почти бархатистая.

— Вы очень красивы, — произнесла она, несколько удивленная. — Признаться, гораздо красивее, чем я ожидала.

— Любопытно, — сказал он и, не теряя ни минуты, присоединился к ней.

— Любопытно?

— Да, любопытно, что же тогда говорить мне о вас?

Их губы впервые встретились в очень коротком, дразнящем поцелуе, и Адель прошептала:

— Знаете… говорить вообще не надо. Разве это место для того, чтобы говорить?

Она чувствовала, как нарастает в нем желание. Его мужская плоть поднималась, не сразу, а упругими толчками, но какое-то время Филипп лежал очень тихо и неподвижно, словно любовался ею, слушал ее дыхание и привыкал к ней. Потом он сделал то, чего Адель не ожидала, — с настойчивой нежностью раздвинув ее бедра, он вошел внутрь, погрузился в нее на самую малость, может быть, на два дюйма. Она была чуть влажная, но не пылала страстью Почувствовав это, он остановился, и Адель, принявшая его действия за непростительную поспешность и уже почти разочарованная, поняла, что это была лишь какая-то неведомая ей тактика. Его плоть, жесткая, налитая, привлекательная и пугающая своей величиной, едва-едва касалась ее внутри, то подергиваясь, то обходя расщелину по кругу, то вовсе исчезая, раздразнивала самые чувствительные точки, так, что все тело Адель невольно напряглось от этой сладкой муки и предвкушения, тем временем как Филипп, тихо улыбаясь, ласково обцеловал шею, нежное углубление, где бился пульс, и припал горячим ртом к темно-розовой пирамидке соска, напрягшейся и отвердевшей под его губами.