Полночи Анюта просидела, раскрашивая модные картинки. На счастье, к каждому рисунку прилагался перечень цветов: для платья тот-то, для воланов – тот-то, для кружева – этот, для шляпки, для перчаток – все свое. Были также советы для мужского платья. Рисовальщице нужно было только выполнить их с максимальным тщанием и старанием. Однако порою рекомендации редакции ставили в тупик. Слишком многими непонятными словами обозначали разные оттенки! Вот бы написали просто – фрак, мол, красно-коричневого цвета, нет, в пометках значилось, что фрак цвета наваринского дыма. Анюта сразу вспомнила, что в прошлый раз к цвету наваринского пепла прилагалось объяснение – серый-де мышиный. Анюта ничтоже сумняшеся принялась было и на сей раз раскрашивать фрак серым, однако потом заколебалась: что-то не то. Дым ведь от пепла отличается! Пришлось сбегать к Митиной матушке, совета спросить. И правильно сделала Анюта, потому что оказалось: наваринский дым – это не серый цвет, а то же, что брюн мордоре, то есть темный красно-коричневый цвет. А сколько мучений было с тонкостями зеленого цвета, вошедшего в резкую моду! В пояснении для рисовальщиц так и значилось: «Многие из зеленых цветов входят в моду: зеленый
И все же Анюте нравилась эта головоломная работа, хоть она никогда не успевала окончить ее в срок и всегда приходилось сидеть полночь-заполночь. От этого по утрам у нее глаза слипались и она бывала невнимательна на репетициях.
Но если сейчас поскорей отдать рисунки и быстро разделаться с примеркой, у нее останется часик вздремнуть днем...
Она стукнула в дверь директорского кабинета, но никто не отозвался. Анюта осторожно толкнула дверь и вошла. Господина Липского на месте не было. Она решила положить рисунки на стол, а за расчетом прийти после примерки. Директор по-прежнему убежден, что красивые, яркие картинки пачками приносит ему госпожа Псевдонимова, и радуется ее трудолюбию. На самом деле ее рисунков здесь меньше половины. Подслеповатая Митина матушка может работать только днем, а ночами трудятся Анюта и Митя. Ну что ж, такие подробности Липскому знать не обязательно, даже не нужно, спасибо ему за щедрый, без задержек, расчет!
Анюта подбежала к столу и положила на край его свои рисунки, обернутые аккуратным белым платком госпожи Псевдонимовой. Положила – да так и замерла. Из неплотно приоткрытого ящика стола торчало что-то зеленоватое. Вроде бы как цвета травянистого, но бледного-бледного. Этот цвет был хорошо знаком Анюте, так же как и сплетение букв P и S. Точно такой же листок, как и те, на которых пишет признания ее неизвестный поклонник! Наверное, это первое его письмо, с которым приходил в театр господин Липский. Ну да, вот и те самые строки видны, которые врезались в память Анюте:
Анюта растерянно смотрела на письмо. Бумага та же, водяные знаки те же... Но почерк! Почерк был совершенно другим!
Кто-то чуть слышно поскребся в ставню. Сначала Наденька подумала, что это ей почудилось, но легкий звук повторился снова.
Она села на постели и прижала руки к груди. Когда-то, несколько месяцев тому назад, вот так же поскребся к ней в окошко Сережа Проказов. Сначала на премьере пьесы «Бедная родственница» обжигал ее пылкими взглядами, потом осыпал цветами, а потом... а потом пришел к ней ночью. Ох, как много возомнила тогда о себе Наденька! Но недолго длилось ее счастье. В одночасье кончилось. Бросил ее молодой красавец, и снова приходится ей тешить ленивую плоть Константина Константиновича.