Звезда Ада

Слабостью барона были морские путешествия, для чего у него имелось даже собственное парусное судно с командой, набиравшейся из немногочисленных друзей, местных рыбаков и слуг. Иногда он выходил в океан даже на утлых рыбацких суденышках, не брезгуя обществом простолюдинов, чтобы встретить в безбрежном просторе восход или проводить угасающее светило.

Может быть, именно в этих, сравнительно нечастых морских авантюрах находили себе выход подавленные страсти наследника воинственного, но утратившего былую славу рода. В остальном барон был безупречен – изредка появлявшиеся в замке дамы явно проигрывали в сравнении с его женой, к игре и иным порокам он был равнодушен, имея перед собой примеры жалких и растраченных впустую жизней на фоне ужасающей вечности мира.

Только одна необъяснимая, но вполне простительная привязанность Галвика омрачала безоблачное существование баронессы, наполненное ароматом спокойной и уверенной в себе любви, нежностью и красотой. Эта привязанность и привела барона к гибели в полном соответствии с представлениями Люгера о фатальной роли знамений.

Из рассказа Меска следовало, что однажды парусник барона исчез вместе с хозяином и всей командой. Причиной тому скорее всего послужил внезапно разыгравшийся шторм, после которого в близлежащих деревнях появилось и несколько рыбацких вдов…

Потом Стервятник ознакомился с расположением помещений в замке, убедился в том, что другие слуги также имеют приказ считать его хозяином и безропотно следуют этому приказу, и, вернувшись в комнату с витражами (любимую комнату Галвика), получил от Меска некоторые сведения о том, как сам оказался здесь.

В окрестностях замка находились две деревни – Крелруг и Крелмаг, в которых жили преимущественно семьи рыбаков, и именно обитатели Крелмага нашли минувшим утром на океанском берегу обнаженного и почти замерзшего человека с длинными пепельно-серыми волосами до лопаток, который не был похож на местного. Рыбаки принесли его в замок в расчете на то, что здесь чужеземцу будет оказана помощь.

По словам Меска, Люгера приняли за моряка из южных королевств или с островов Шенда, лежащих в западном океане, – единственного, уцелевшего после кораблекрушения, которое произошло той бурной ночью неподалеку от берега.

Никто не задумался над тем, почему на спасенном человеке отсутствует одежда. Но на Далию его появление произвело неожиданное для всех впечатление. Смертельно побледнев, она велела отнести его в покои барона и после лично ухаживала за ним, отослав всех слуг.

Все это заставило Люгера надолго задуматься. К середине рассказа, которым угостил его Меск, Слот проникся невольной симпатией к Галвику и даже ощутил сожаление по поводу его безвременной гибели. Он не стал интересоваться тем, прибегал ли барон к таинству превращений и что случилось с двумя другими его телами. Проскользнувшая легкой тенью мысль об этом так и осталась невысказанной, хотя и заронила в его душу зерно некоего неприятного подозрения.

– Что ж, ступай, – сказал он наконец, отсылая старого слугу. – И вот еще что: сейчас я никого не хочу видеть. Позаботься об этом…

– Ужин в семь, господин барон, – учтиво напомнил Меск, удаляясь.

После этого Люгер надолго остался в уединении, в результате чего прекрасный меч с узким лезвием морморанской работы и пара белфурских кинжалов были приготовлены к употреблению, а в голове Стервятника созрел блестящий план ночного побега, в котором всему было найдено должное место: и странному безумию баронессы, и слепой преданности Меска, и даже черному лебедю, прилетавшему в угловую башню…

Однако этому плану не суждено было осуществиться.

Глава двадцать первая СТЕРВЯТНИК И РАЛК

Ужин был прерван появлением королевских солдат.

До этого момента Люгер отдавал должное прекрасно сервированному столу, тонко приготовленной пище (которую он поглощал с особым аппетитом еще и потому, что не знал, когда придется поесть в следующий раз), терпким винам и атмосфере хрупкого изящества, создаваемой присутствием баронессы.

За прошедшие несколько часов госпожа Далия разительно изменилась внешне, чем приятно удивила Слота. Может быть, определенную роль тут сыграло вечернее освещение (ужинали, разумеется, при свечах) или то, что безумной вдове действительно казалось, будто она снова обрела мужа – во всяком случае, женщина заметно преобразилась.

Едва ощутимый аромат ее духов дразнил Люгера, по таинственному и прекрасному лицу Далии скользили полутени, глаза сияли, как два освещенных луной озера. Отсветы каминного огня мягкими бликами ложились на ее увлажненные вином губы, обнаженные руки, бархатную кожу глубоко открытой груди, тугую ткань длинного бирюзового платья, драгоценности, которые могли бы сделать честь королеве, но не затмевали ее красоты…

Неслышно совершалась перемена блюд; слуги были почти незаметны и предупредительны, старые вина – великолепны, разговор – остроумен, а смех баронессы – всегда уместен. Словом, Люгеру нечего было и желать, кроме Далии и удачи в предстоящем побеге.