Звери на улице

Слава остановился среди клеток. Толпа обтекала его с двух сторон, и кто-то при этом ворчал, что мальчик стоит вот как столб, мешает смотреть, и всякое такое. А он стоял, и всё. Нет, он не мог уйти, не узнав, есть ли тут среди артистов профессора Булатова его Мишка или нет.

Снова прозвонил звонок — теперь уже более протяжно, и полная женщина в униформе подошла к Славе:

— Мальчик, ты что — не слышишь звонок?

— Слышу.

— Иди в цирк.

Слава молчал. Молчал, потому что не знал, что сказать. Наверно, у него был какой-то ненормальный вид.

Женщина эта подошла к нему вплотную и взяла за руку:

— Что с тобой? Тебя кто-нибудь обидел? Ну, скажи. У тебя есть носовой платок? Вытри глаза. Вот так. Ну и хорошо. Ты же большой. Умник…

Она держала его руку в своих тёплых ладонях.

— Ну, хочешь, — сказала она, — я провожу тебя в цирк? У тебя есть билет? Если нет, я тебя и так посажу.

В это время заиграла музыка.

— Ну, мальчик, пойдём.

— Миша, — сказал Слава, наверно, таким же жалобным голосом, как та малышка просила показать ей «Мисю».

— У тебя был медвежонок? — спросила женщина.

— Был…

Подумать только, она всё-всё поняла, она читала его мысли, она ни в чём не ошиблась. Она спросила:

— И ты его ищешь?

— Ищу…

Пока они так разговаривали, клетки втаскивали на тележки и выкатывали в проход к арене. Теперь Слава с женщиной в униформе остались одни.

Музыка играла всё громче и громче, а потом грохнули аплодисменты.

— Иди, мальчик, иди. — Женщина потащила Славу к маленькой двери. Она говорила шёпотом: — Когда кончится представление, приходи сюда. Если тебя не будут пускать, скажи: «К тёте Лизе». Понял?

— Понял!

Она чуть подтолкнула Славу, и он зажмурился от ослепительного света…

Слава стоял у бокового прохода возле самой арены. Мимо него на страшно трещащем мотоцикле проехали два медведя. Один был в седле, а другой сидел на багажнике и обнимал медведя-водителя лапами.

Пароль

Что говорить: программу профессора дрессировки Булатова смотреть было интересно и в то же время грустно. Когда у Славы дома был Мишка, все приходили в восторг от того, что он брал двумя передними лапами бутылку молока с соской и сам, запрокинув голову, пил; восторгались тем, что медвежонок просился на руки к тому из домашних, кто был огорчён или просто тосковал. Мишенька понимал это, угадывал, а вернее, чувствовал. Возьмёшь его на руки, он тут же зацелует тебя, потрётся своей пахучей мягонькой шёрсткой — и сразу же забудутся все огорчения.

Слава и его мама восторгались даже тем, как Мишка выдёргивал вилки электропровода из розетки, как он бегал вразвалочку, точно матрос, сошедший на берег после долгого рейса.

А здесь, на цирковой арене, медвежата выделывали такое, что Мишке-валдайцу не могло и присниться. Медвежата боксировали (и дрессировщик поднимал лапу победителя, как на взаправдашнем ринге), лазили по лестнице, тушили огонь, заливая его из шланга, катались по арене на мотоцикле (это вы уже знаете), варили кашу — в общем, делали всё как люди, только что не говорили.

Но Слава не удивлялся, не приходил в восторг, а сидел какой-то грустный. Он даже не смотрел на первоклашку, сидевшего напротив. Просто забыл о нём.

Славе жалко было мишек. Они делали всё ловко и правильно, но как-то так, без радости, и, честное слово, чувствовалось, что по принуждению, и не просто так, а за так — за кусок сахару, который совали им в пасть после каждого номера.

Да, «просто так» и «за так». Когда Слава вырос, он стал понимать огромную разницу, можно сказать даже — пропасть, которая лежит между этими «просто так» и «за так». Может быть, и живут хуже люди, которые помогают другим «просто так». Но как же их любят! А другие, у которых всё только «за так», — они, может быть, и богаче, но друзей у них меньше, и любят их тоже куда меньше.

Так было и с этими цирковыми медвежатами. Они были и приодеты и приукрашены, но делали всё только за сахар. И были эти мишки какими-то жалкими.

У одного медвежонка Слава заметил свалявшуюся, клочковатую шерсть, которая виднелась из-под яркой курточки.

А Славин Мишка — даже сравнивать обидно — делал всё от души, любя, играя, радуясь… Что говорить?!

Был-то он пушистым, как меховой шарик. А эти пёстрые одежды на медвежатах только раздражали Славу. Он понимал, что и медведям от их курточек и шаровар только хуже.

Кончилось представление, захлопали откидные кресла, погасли прожекторы, и на арене запылили граблями униформисты.

Слава проскользнул в дверцу бокового прохода, произнёс как военный пароль: «К тёте Лизе» — и прошёл в глубь конюшни, где жили медведи.

Тётя Лиза была уже не в форме, а в клеёнчатом широком переднике. Она разливала по мисочкам какую-то кашу.

— Садись, — сказала она. — Как звали твоего медвежонка? Мишка?

— А вы откуда знаете? Откуда вы всё-всё знаете?

— Я так думаю. Он был очень смышлёный, твой Мишка, да?

— Да. У него ещё было два белых пятнышка, как погончики. Вот, вот и у вас тут он на афише такой. — Слава подошёл к стене, которая была оклеена афишами, как обоями. — Этот! Но он почему-то не участвовал в представлении. Скажите: этот?! Да?

— Ах, этот?