Звери на улице

Когда Егор Исаевич кормил этого зверя, зверь мурлыкал, как кошка, но так громко, будто это мурлыканье усиливал радиорепродуктор.

— Ешь, Манька, ешь, — приговаривал звериный проводник, переворачивая на железном листе кусок сырого мяса. — Ешь, милая, чисто, ничего не оставляй. Так-то, Манька, так…

Он разговаривал с гепардом Манькой, будто это и впрямь был котёнок. А гепард ведь опасный зверь — хитрый и коварный.

Совсем недавно Манька металась в своей клетке и так грозно мяукала, что это мяуканье можно было принять за рычанье. Она скалила клыки, грозно фыркала и брызгала слюной.

Когда Маньку грузили в вагон, служитель из Зооцентра сказал на прощанье Егору Исаевичу:

— Не завидую я вам. Замучаетесь. А то и не довезёте.

Дидусенко промолчал. Согласиться? Нельзя. Спорить? Утверждать, что справится, — получится хвастовство.

Но про себя Егор Исаевич думал: «Подружимся с Манькой. Не может такого быть, чтобы не подружились. Не таких обламывал».

Да, с Манькой получилось не так-то просто.

Но вот было в Егоре Исаевиче какое-то волшебство — умел он приручать зверей, даже самых диких, и довольно скоро и гепард тёрся мордой о его рукав, выгибал спину и помахивал длинным и сильным хвостом.

И это не было чудом. Просто Егор Исаевич знал, что не только человеку, но и зверю нужна забота и ласка. А в глазах Маньки он увидел теплоту и как бы просьбу о добре и снисходительности. Конечно, не сразу удалось приручить новую пассажирку. Но чем больше добра и ласки отдавал Дидусенко Маньке, тем больше исчезали у гепарда враждебность и недоверие. А потом возникла просто дружба.

В этом же вагоне ехала маленькая выдра. Егор Исаевич кормил её рыбой, насыпая маленьких рыбёшек в глиняную мисочку. Наевшись, выдра протягивала Егору Исаевичу одну или две оставшиеся рыбёшки. И она была в числе его друзей.

Третью клетку занимала просто собака, по имени Инга. Но собака эта была «гвоздём» цирковой программы. Она умела считать, читать и даже писать. Как Инга справлялась со всей этой программой начальной школы, знал её дрессировщик. Зрители в цирке видели только конечный результат: учится на пятёрку. Лохматая, среднего роста — ничем внешне не примечательная, — Инга сидела в своей клетке с таким видом, точно общество гепарда и выдры и даже самого Егора Исаевича было ей не по душе. О чём говорить! Со своим дрессировщиком Инге доводилось ездить в отдельных купе мягкого вагона и даже летать на реактивном «ТУ». Она была аристократкой. И характером своим никак не походила на Славиного Шустрика.

Егор Исаевич недолюбливал Ингу, как вообще ведь всегда не любят тех, кто много воображает и высоко задирает нос. Но кормил он собаку так же заботливо, как других пассажиров этого звериного вагона, потому что был человеком честным и свои личные отношения не примешивал к служебным обязанностям. Привели знаменитую Ингу неизвестно почему в его вагон — значит, надо оказать ей гостеприимство и внимание. А это было первым правилом Егора Исаевича.

Вот в эту-то компанию и попал Лесик. И как?! — запертый в душном, тёмном, пропахшем водкой и бензином чемодане.

— Ах ты бедолага! — сказал Егор Исаевич, так низко наклонившись над Лесиком, что длинная борода проводника зверей коснулась мордочки медвежонка. А поскольку Егор Исаевич был непьющий и некурящий, борода эта пахла только мылом да ещё молоком и хлебом.

Ну, как тут Лесику было не вспомнить маму! Ведь известное дело: у нас, людей, зрительная память — то есть мы видим и запоминаем, снова увидим и вспомним. А у зверей память иная. Запомнит зверь запах и по этому запаху вспомнит человека, еду, дом — всё, что у людей запечатлевает зрение.

Когда к Лесику наклонился проводник, медвежонок заурчал, приподнялся и стал тереться об его бороду.

— Хороший, хороший, сиротка ты моя, — гладил его проводник большой, огрубевшей от работы ладонью.

Но для Лесика не могло быть ничего радостнее. Эта же рука дала ему бутылку с тёплым подслащённым молоком, и сладкое тепло полилось в желудок.

Возможно, при этом Лесику снилась мама-медведица, а ещё вернее, ему просто казалось, что мама рядом с ним.

Между тем гуднул электровоз, звякнули буфера, и, щёлкая и покачиваясь на рельсах, поезд понёсся на юг, увозя Лесика в новую, неизвестную жизнь.

Далекие времена

Егор Исаевич начал возить зверей в те далёкие времена, о которых мы уже стали забывать. На заводах и фабриках работали тогда по десять — двенадцать часов, спали на двухэтажных нарах, в школах провинившихся учеников били линейкой по пальцам, а то и сажали в карцер на хлеб и на воду; офицеры давали солдатам зуботычины. Много было тогда людей, которые работали и голодали. А попадались и такие, что никогда не работали, принимали ванны из молока или из дорогого вина и страдали оттого, что объедались.