Я провел пальцами по её щеке, и сердце Мари учащенно забилось. Я вспомнил, как её волосы скользили по моей коже, как стоны наслаждения срывались с приоткрытых губ… Не сдержавшись, притянул девушку к себе и поцеловал. Сладость мгновенно переросла в страсть, её ладони оказались под моей рубашкой. Я целовал её подбородок, шею и впадинку за ухом, а она вздрагивала от каждой ласки. Не желая тратить время, я просто потянул тонкую ткань блузки. Пуговицы разлетелись по сторонам и с глухим стуком посыпались на пол, Мари рассмеялась мне в губы.
Боль в висках была резкой и пронзительной. Я замер.
Я отстранился от Мари, озираясь. Она удивленно уставилась на меня.
Я сглотнул вставший в горле ком и сжал кулаки, чувствуя, как холодная лента страха вьётся по позвоночнику, спускаясь по ногам до самых пяток. Произошло то, чего я так опасался. Вечернее помешательство оказалось сущим пустяком.
– Гаррет? – Она прикоснулась к моему лицу, но я едва ощутил это.
В мыслях всплыли картины, которые сложно было даже вообразить. Я покрывал её тело поцелуями. Она тянулась ко мне навстречу, а в следующий миг я уже сжимал её сердце в окровавленной руке и наблюдал за тем, как тускнеют зелёные глаза.
С яростным рычанием я оттолкнул Марилли и метнулся в сторону, опрокидывая кресло. В порыве гнева смел на пол всё, что стояло на журнальном столике, битое стекло захрустело под ногами. Перед глазами потемнело. Я готов был поклясться, что слышал его издевательский смех.
– Убирайся прочь из моей головы!
– Гаррет? – теперь в ее голосе звучал страх. Я знал, что она дрожит.
– Уходи!
Она покачала головой, и шагнула навстречу. В ее глазах блестели слезы.
– Гаррет, прошу, позволь мне помочь. – Марилли накинула блузку и зябко поежилась.
– Не подходи ко мне, Марилли!
Страх, что я могу сорваться в любой миг и причинить ей боль, парализовал.
– Я сказал, уходи! Уйди… прошу…
Я зажмурился, обхватил голову руками и старался отгородиться от всплывающих в мыслях картинок. Показалось, что прошла вечность, прежде чем она направилась к двери. Я так и стоял посреди комнаты, прислушиваясь к удаляющимся шагам и собственному дыханию.
– Лучше заткнись, – прорычал я и облокотился на каминную полку, над которой висело зеркало в тяжелой раме.
Я молчал и вглядывался в свое отражение.
– Ты слаб, ты в ловушке, это все на что хватает твоих сил.
Очередной приступ ярости накрыл волной. Теперь злость обуревала его.
Я моргнул, прогоняя неясные образы, поднятые им из глубин подсознания. Словно призраки они закружились, пробуждая целый хоровод воспоминаний. Я растерялся и вместо своего отражения в зеркале увидел то, о чем давно позабыл.
По утрам становилось особенно холодно. Последние несколько дней шел дождь, а когда он утихал, опускался туман. Липкое марево стелилось по земле, скрывало от глаз путников вершины гор и коварную извилистую дорогу.
Отряд двигался медленно. Ловчие напоминали Маккиверу вонючих мокрых псов: усталые, злые и голодные. При такой погоде невозможно было развести хороший костер, чтобы приготовить горячую пищу. Они постоянно ругались и норовили вцепиться друг другу в глотки.