Звенья одной цепи

Наконечник бракка возник перед собачьей мордой, как и должно, неожиданно, и псина, испуганно присев на задние лапы, снова всхлипнула. Другая бы, может, бросилась на обидчика, но эта предпочитала терпеливо ждать и просить о милости быть пропущенной к кормушке. Правда, тот, кто преграждал собаке путь, вряд ли прислушивался к каким-либо просьбам.

Легир Тенн со-Намаат, соотечественник Атьена, стал сопроводителем всего года три назад, но с самого начала действовал разумно и расчетливо, напросившись в ночные смены. А ведь совсем еще юнец… Сколько ему? Двадцать пять или двадцать шесть, только-только вступает в пору расцвета, и все возможные дороги ему доступны. А главное, он уже усвоил, что перед тем, кто слабее, дорогу можно и закрыть. На замок.

Корка попыталась обойти живую преграду с фланга, сунувшись в обманчиво свободное место, встретила нос к носу бракк и снова всхлипнула, совсем уже тихо. А потом собачьи глаза, по попущению Божа или наущению Боженки, вдруг нашли мой взгляд.

«Помоги… пожалуйста… защити… ты же не такой, как он…»

Не такой. И таким уже стать не смогу, будь оно все проклято!

Та же мутная мука, с которой смотрел на меня снизу вверх безвременно почивший купец. Ну какое мне дело до этой псины? Ее и погладить-то рука не тянется, не то, что защищать. Да рано или поздно Легир угомонится, отправится на службу и освободит дорогу — я это знаю, и Корка знает. Не хуже меня. Так зачем просит? Почему не хочет подождать?

Может быть, потому, что чувствует: и ее срок, один из многих, постепенно истекает?

— Нашел противника по силам?

Бракк Легира остановился, так и не закончив замах.

— Тебе какое дело?

— Оставь животину в покое.

Конечно, просить было бессмысленно: на мои слова сопроводитель Тенн только презрительно ухмыльнулся:

— Хочешь, чтобы я подарил этой твари покой? А что, я могу.

Он снова отвел бракк в сторону, делая вид, будто готовится к последнему удару. Последнему в жизни Корки.

Мне ее вовсе не жаль. И наглеца, сделавшего свой первый вдох на родине Атьена, не жаль. И себя не… Вот на себя я точно махнул рукой уже больше часа назад.

— Что ж, забавляйся. Если не хватает смелости бросить вызов тому, кто скулить не станет.

Верхняя губа Легира приподнялась, как у огрызающейся собаки.

— Любого можно заставить скулить.

О да, кто бы спорил. Я и сам сейчас рад бы повыть немного, может, и стало бы легче. Только повода нет. Пока. А что, если…

— Попробуешь?

Невнятно-серые глаза прищурились, словно приглядываясь внимательнее и стараясь определить, шучу я или нет, а потом, уверившись в последнем, азартно блеснули:

— Попробую.

И он начал медленно расстегивать ремешки камзола.

Поединки между сопроводителями запрещены не были, хотя и особого восхищения у начальства не вызывали, потому что существовал риск получить вместо двух годных к службе людей, по меньшей мере, одного искалеченного, если страсти разгорятся сильнее необходимого. Но пока нас никто не окрикнул, хотя на второй галерее о чем-то беседуют друг с другом трое наставников, время от времени как бы случайно бросая взгляды на двор… А это ведь тоже шанс. Если удастся показать себя в лучшем свете, можно подать соответствующее прошение и остаться в Наблюдательном доме еще лет эдак на десять, и чем Бож не шутит, вдруг этого времени хватит, чтобы еще раз ухватить за хвост удачу?

Колкий воздух ранней весны коснулся оголенной кожи, но не заставил даже вздрогнуть: снадобья Гирма покуда действовали исправно. И все же, более нельзя терять ни одного часа.

Я отстегнул бракк от пояса и поднес к лицу, чтобы коснуться губами резного личика, расположенного на серединной фаланге. Широкоскулое, с узкими щелками глаз и улыбкой, про которую можно было бы сказать «от уха до уха», если бы неизвестный мне резчик снизошел бы до изображения ушей, но нет, личико уходило в древесную твердь, начиная со щек. Человеческое, и все же чем-то неуловимо искаженное, на каждом бракке оно было разным. Кому-то доставалось больше похожее на мужское, кому-то — на женское, у кого-то и вовсе оказывалось в руках младенческое. Мое оружие было отмечено ликом бесполым, искривленным в вечно ехидной гримасе, и если раньше я считал это смешливое презрение направленным в сторону моих врагов, то сейчас деревянный паяц словно смеялся надо мной самим. Ну ничего, еще увидим, кто будет сегодня хохотать от души! Хотя, противника я выбрал на свою голову не самого удобного.

Торс Легира, гибкий, поджарый, без единой пока жиринки, вызывал отчетливую зависть. Да, костяк у него не уже, чем мой, и спустя несколько лет парня начнет нести вширь, может, еще сильнее, нежели меня, однако пока он в куда большем выигрыше, чем я.