Зубы тигра

— Твой отец был одним из моих самых близких друзей. Я говорю «был», потому что теперь мы с ним не можем видеться и крайне редко общаемся между собой. В этих случаях, как правило, он звонит сюда. Такие люди, как твой отец, не выходят в отставку — никогда и ни при каких обстоятельствах. Он был одним из лучших разведчиков, каких только знало человечество. И делал такие вещи, которые никогда не описывались — по крайней мере, в правительственных документах — и, вероятно, не будут описаны ещё лет пятьдесят. Твой отец работает над мемуарами. Но готовит две версии — одну для публикации через несколько лет, и вторую, которая увидит свет лишь через несколько поколений. При его жизни её не издадут. Это его категорический приказ.

Слова о том, что отец отдаёт распоряжения по поводу того, что должно произойти после его смерти, почему-то потрясли Джека до глубины души. Его папа — и вдруг умрёт? Чтобы постичь такое, требовалось нечто большее, чем холодное рациональное осмысление.

— Понятно, — почти промямлил он. — А мама знает, о чём он пишет?

— Думаю, что нет, и почти уверен в этом. Многое из этого неизвестно даже в Лэнгли. Правительство иногда делает такие вещи, которые не попадают на бумагу. Твой отец имел особый дар оказываться в самом средоточии подобных случаев.

— А как насчёт вас? — спросил молодой человек.

Хенли откинулся на спинку кресла.

— Проблема состоит в том, что, что бы ты ни делал, всегда найдётся кто-то, кому твои поступки очень не понравятся, — произнёс он таким тоном, будто вёл философскую беседу. — Так обычно бывает с шутками. Какой бы тонкой и остроумной шутка ни оказалась, всегда найдётся человек, который сочтёт себя обиженным. Правда, на уровне высоких общественных кругов обиженный не станет высказываться тебе прямо в лицо. Он отправится рыдать перед журналистами, и реальная или выдуманная обида становится известна всему миру, как правило, в наиболее выгодном для обиженного свете. Чаще всего, это оказывается проявлениями такого уродливого явления, как карьеризм — попытками подставить ножку тому, кто занимает более высокое положение. Но случается и по-другому, поскольку люди, занимающие высокие посты, предпочитают проводить политику в соответствии со своими собственными трактовками верного и неверного, добра и зла. Это принято называть «эго». Главная беда в том, что толкование этих понятий у всех бывает разным. И порой попадаются совершенно безумные версии.

Возьмём нашего нынешнего президента. Как-то раз в кулуарах Сената Эд сказал мне, что настроен против высшей меры наказания до такой степени, что, возможно, не допустил бы казни даже такого преступника, как Адольф Гитлер. Перед этим он выпил лишнего — он любит поразглагольствовать, когда выпьет, и, к великому сожалению, выпивает чаще, чем это было бы разумно делать. В ответ на эти слова я отшутился. Я посоветовал ему не повторять этого в своих речах — еврейское представительство у нас очень крупное и влиятельное; сенаторы и конгрессмены могут усмотреть в такой позиции не глубокое личное убеждение, а грубое оскорбление. На словах против высшей меры наказания выступает довольно много людей. Ладно, я могу уважать эту позицию, даже будучи не согласен с нею. Но принципиальный недостаток этой позиции состоит в том, что вы не можете иметь серьёзных дел с людьми, которые прибегают к насилию над другими — подчас, весьма серьёзному насилию, — не противореча своим принципам. И найдётся немало людей, которым то ли совесть, то ли ощущение политической конъюнктуры не позволят вести себя, как того требует текущий момент. Учитывая даже тот прискорбный факт, что должным образом выполняемые законы далеко не всегда бывают эффективны за пределами наших границ, и, что греха таить, случается, что так бывает и у нас.

Ты, конечно, хочешь спросить, каким образом это затрагивает Америку? ЦРУ не убивает людей — никогда. По крайней мере, с 1950-х годов. Эйзенхауэр умел чрезвычайно тонко использовать эту контору. Нужно сказать, что он вообще был несравненным мастером использования силы. Таким мастером, что большинство народа даже не замечало, что где-то что-то происходило и считало его робким тупицей, потому что он не имел привычки исполнять старинные военные танцы перед объективами кинокамер. Что же касается нашей темы... Мир тогда был совсем другим. Вторая мировая война ещё не успела отойти в историю, и массовые убийства — даже ни в чём не повинных гражданских жителей — были привычным явлением, главным образом, по бомбардировочным кампаниям, — пояснил Хенли. — Это была всего лишь цена, которую приходилось платить за возможность вести дело.

— А Кастро?