Главной Гришиной слабостью и достоинством одновременно была его любовь к философским спорам. После первого же стакана он с огромным удовольствием, вдумчиво и аргументировано начинал доказывать свою правоту по любой теме, предложенной собеседником, но с прямо противоположной точки зрения. Именно с противоположной точки зрения, а не со своей. Например, месяц назад, он доказывал мне, что я не прав, и фашизм — это прекрасно; потому, как фашизм ставит интересы государства выше интересов личности, и таким образом резко повышает шансы выживания общества, а значит и каждого отдельного человека. На следующий день доказывал, что фашизм плох, потому, как подавляет в интересах государства отдельную личность, препятствует развитию отдельных одаренных людей, и таким образом понижает потенциал государства в целом. А на следующий день — фашизм есть высшая ступень развития общества! При демократии к власти приходят случайные люди, к тому же не несущие никакой ответственности. Если они угробят страну, то их просто переизберут. При фашизме путь к власти труден, но зато власть получают только сильные, неординарные личности, которые отвечают за свои поступки жизнью, поскольку диктаторов не переизбирают. Их только уничтожают. В следующий раз — «Опасаясь за свою шкуру диктатор готов на любое преступление…» И вот так — две недели подряд, каждый раз с точностью до наоборот. Своей точки зрения Капелевич не имел принципиально. Ну откуда у такого типа понятия о моральных категориях? И какой смысл на такого обижаться?
Из салона донеслось бульканье, причмокивание, а потом удовлетворенный теплый голос спросил:
— Игорек, ты зубы-то сделал?
— Сделал… — от его вопроса обе челюсти внезапно заболели. Я уже обстучал молотком непокорную гайку, в очередной раз накинул на нее ключ и, собираясь с силами для решающего рывка, закончил фразу. — Шесть пломб, и два вырвали.
— Солидно, — наверху вновь забулькало, — но вставлять никуда не ходи. Только ко мне. Ты знаешь, сколько должен простоять нормальный протез? Лет сто пятьдесят. Как эти стены. А гарантия сколько? Год. Между прочим, любой приличный техник может изготовить мост на точно рассчитанное время. Плюс-минус месяц. Если ты к нему с душой — то зубчики получишь на всю оставшуюся жизнь. А будешь мозги врачу пачкать, так и зубы твои тютелька в тютельку гарантию выдержат, и все! Приходите снова в гости.
Послышались громкие, решительные глотки, Гриша перевел дух и продолжил:
— Частные техники что делают? Вот приходишь ты к нему, он сю-сю-сю, сю-сю-сю… И — хлобысь тебе мост на три года! Ты друзьям, знакомым про хорошего мастера расскажешь, приведешь, в креслице усадишь. Они потом своих приведут. Ну, так вот, всю твою цепочку родичей он года за два, два с половиной вытянет, а тут как раз твой протезик — хрусь! И пошло все по новому кругу! А называется это — бизнес…
— Надо же, — подал я голос из-под пола, — оказывается зубные техники сплошь бесчестные люди?!
— А как же! — нимало не смутился Капелевич, — Ты знаешь, что у нас студенты делали? Мы в техникуме всю зиму, стало быть, учимся, челюсти там всякие лить тренируемся. К лету этими «практикантскими зубами» вся задняя комната завалена. С половину твоего гаража комната! А как каникулы начинаются, так мы этими протезами мешки набьем — и по деревням! Эй, бабки беззубые, кому вставная челюсть треба?! Выбирай!
Нетрудно догадаться, что Гриша Капелевич работал в доме для престарелых зубным техником. Попал он сюда не просто. По его рассказу, устроился он сперва в районной поликлинике. Но не пришелся ко двору своему заведующему — еврею, потому как был чистокровным русаком. Заведующий запретил врачам давать ему заказы. Пришлось перейти в другую поликлинику. Но злобный заведующий нашел его и тут, и заявил, что лечение зубов — еврейская народная специальность, русскому в ней делать нечего. И выжил с нового места. Долго бегал Гриша от коварного сиониста… Только здесь, в этом пенсионном недоходном месте оставили его в покое.
Из тяжелого опыта своей жизни Гриша вынес лютую ненависть ко всему сионистскому племени и громко мечтал о еврейских погромах. Когда я осторожно намекнул ему о фамилии, он гордо заявил:
— Мы не по паспорту будем бить, а по морде!
Надо сказать, что профиль его полностью соответствовал фамилии. Но на это намекать у меня язык не повернулся…
Ладно, хватит валяться. Я уперся ногами в бензобак, взялся за ключ обеими руками, поднатужился и-и-и-хрясь!!! Голова треснулась о каменный пол, изо рта выскочила длинная фраза, непереводимая ни на один из языков мира. Гайка — железяка чертова — даже не стронулась!
— Ты что-то сказал? — забеспокоился Гриша.
Я охотно повторил непереводимую фразу.
— Понятно. Может, помочь?
— Принеси тормозухи, пожалуйста.
— Сейчас… — он вылез из «Латвии», сходил к шкафу и вернулся с бутылкой. — Эта?
— Она. — Еще одним несомненным достоинством Капелевича была его интуиция. Лично я, когда понадобилось долить бачок, искал эту бутылку по верстакам не менее получаса. — Открой, будь другом.