Зубы Дракона

Заключенный в тюрьме имел много свободного времени и использовал его для выбора своего Ausrede, его «алиби». Но чем больше он старался, тем сильнее становилось его замешательство. Они непременно выяснили, что он взял тридцать тысяч марок из банка Хеллштайна в Мюнхене. Они непременно узнали, что он заплатил большую часть из них Хьюго. Они непременно обнаружили, что он предпринимал шаги вызволить Фредди из Дахау. Все это может быть поставлено в вину Ланни. И только оставалась надежда, чтобы казаться откровенным и наивным. Смеяться и говорить: «Ну, генерал Геринг получил от Йоханнеса Робина все его состояние за его освобождение, и использовал меня в качестве своего агента, поэтому, естественно, я подумал, что так и следует делать. И когда Хьюго предложил сделать это за всего двадцать восемь тысяч марок, я подумал, что это хорошая сделка».

На заре, когда никого нет на улицах, кроме молочников и пулеметных отрядов берлинской полиции, автомобиль Ланни проехал по городу и въехал в рабочий район, который он принял за Моабит, и остановился перед большим кирпичным зданием. Он не мог видеть дорожные знаки, и никто не взял на себя труд сообщить ему, где он находится. Были ли это страшные нацистские бараки на Хе-деманнштрассе, о которых беженцы говорили с дрожью? Был ли это пресловутый Колумбус-Хаус? Или возможно, штаб-квартира военной полиции, самая страшная из всех?

«Bitte aussteigen», — сказал лидер. Они были совершенно корректны, и не произносили ни одного ненужного слова, ни ему, ни друг другу. Они были машины. И если где-то внутри у них была душа, то им было бы очень стыдно за это. Они пытались попасть в рейхсвер, и это был путь к желаемому.

Они вошли в здание. По-прежнему без остановки, чтобы «зарегистрировать» заключенного, провели его военным маршем вдоль коридора, а затем вниз в пролет каменной лестницы в подвал. На этот раз Ланни не мог ошибиться, там был запах крови и крики где-то на расстоянии. Он еще раз отважился на вопрос, за что его здесь держат и что с ним сделают? На этот раз молодой лидер снизошел до ответа: «Вы под защитным арестом».

Они сказали ему, что он был одним из тех ста тысяч человек, немцев и иностранцев, которые были задержаны для их же собственного блага, чтобы защитить их от неприятностей. «Но», — настаивал Ланни с присущими ему светскими манерами: «Я не просил защиты, я вполне готов испытать свою судьбу на улице». Если у кого-нибудь из них было чувство юмора, то ему здесь было не место. Впереди был ряд стальных дверей, и одна была открыта. Впервые с момента, когда эти люди столкнулись с Ланни в тюрьме Мюнхена, наручники были сняты с его запястья, и его втолкнули в «черную камеру», и он услышал лязг двери за собой.

VI

Та же история, что и в Штаделхайме. Только сейчас серьезнее, потому что тогда была случайность, а теперь после двух недель расследований преднамеренность. Нет сомнений в том, что его положение стало очень серьезным. Страх полностью охватил его и превратил его кости в желе. Приложив ухо к отверстию в двери, он уже не сомневался, что слышит крики и плач. Приложив свой нос к отверстию, он убедился, что чувствует запах, который он раньше связывал только со скотобойнями. Он находился в одном из тех ужасных местах, о которых читал и слышал, где нацисты систематически ломали тела и души мужчин и женщин. В Коричневой книге он видел фотографию обнаженной спины пожилой дородной женщины, члена городского совета Социал-демократической партии. Со следами научного избиения, слившимися в одну кровоточащую рану от плеч до колен.

Они не хотели утруждать себя допросом, или дать ему шанс рассказать свою историю. Они принимали как должное, что он будет лгать, и поэтому его следует сначала наказать, а затем он будет более склонен говорить правду. Или они просто хотят напугать его? Посадить его туда, где он мог слышать звуки и нюхать запахи. И посмотреть, как это «сломает его»? И это произвело должный эффект. Он решил, что бесполезно пытаться скрыть что-нибудь, говорить одну ложь. Он видел, что все его прошлое лежит, как открытая книга, перед неким Kriminalkommissar, и все его прошлое действительно было очень плохим с нацистской точки зрения. Таким плохим, как у Фредди Робина, что стоило ему четырнадцати месяцев пыток.

Как бы то ни было, но это происходило прямо сейчас. Шаги в коридоре, и они остановились перед его дверью. Дверь открылась, и там стояли два эсэсовца. Новые: их у них был неограниченный запас, и все с тем же выражением лиц, все с тем же кодексом Blut und Eisen. Черные рубашки, черные брюки, блестящие черные ботинки, и на их поясах автоматические пистолеты и жёсткие резиновые дубинки. Их, оказывается, тоже был неограниченный запас.