Зубы Дракона

Среди этой странной неоднородной семьи Парсифаль Дингл продолжал жить своей тишайшей жизнью. Он твердо верил, что нельзя спорить с людьми. Единственно, что было можно, это подать пример, и быть уверенным, что в свое время он будет иметь эффект. Он не принимал участия в каких-либо спорах, и никогда не высказывал своего мнения, если его не просили. Он ничего не просил для себя, потому что, по его словам, все было в нем. Он ходил вокруг здесь и там и был другом цветов, птиц и собак. Он много читал, часто закрывая глаза. Трудно было понять, молится он или спит. Он был добр ко всем и лечил богатых и бедных без различия. Слуги почитали его, как какого-то святого. Его слава распространилась, его просили прийти и исцелить того или иного человека. Врачи негодовали на это, то же делало и местное духовенство. Это не было санкционировано и было грубым нарушением приличий.

По крайней мере, час каждый день мистер Дингл проводил с мадам Зыжински, и часто Бьюти была с ним. Духи завладели умами этой пары, и влияние другого мира распространилось через это на небольшое сообщество. Бьюти начала спрашивать у духов советы, и следовать им во всевозможных вопросах. Они сказали ей, что наступили опасные времена, и нужно быть осторожным с деньгами. Дух Марселя сказал ей это, а так же дух преподобного Блэклесса, так он называл себя. Бьюти никогда не принимала его советы, пока он был жив, но предполагалось, что он стал сверхмудрым в потустороннем мире. Экономность была тем, что от неё хотел Ланни, и он чувствовал себя в долгу перед духами. Будучи разговорчивым человеком, Бьюти рассказала своим друзьям о своих «советчиках», и Бьенвеню получило более странную репутацию, чем когда-либо, даже когда оно было излюбленным местом художников, покупателей оружия и внебрачных пар.

Ланни время от времени пытал счастья на сеансах. Характер его общения с духами претерпел изменения. Мари отошла на задний план, и ее место заняли Марсель и пра-пра-дядя Эли Бэдд. Эти два друга его детства рассказали ему многое о себе, и много общались между собой в том месте, где они обитали. Просто их так представлял себе Ланни после их смерти. И он подтвердил свою идею, что получал во время сеансов искусную реконструкцию содержания своей собственной памяти. Время от времени появлялся какой-то факт, который он раньше не знал. Но он обосновывал это тем, что, возможно, он уже слышал это, но забыл. Он много разговаривал с обоими своими бывшими родственниками, и, конечно, не мог помнить каждую деталь.

Его теория была подтверждена тем фактом, что он получил сердечное письмо от мистера Эзры Хэккебери, которому удалось удержаться от банкротства в городке Рюбенс, штат Индиана. Он сообщал об ужасных временах, но надеялся, что люди по-прежнему будут иметь мыло на кухне. Эта надежда подкреплялась в виде ежемесячных отчетов о продажах, а тем временем мистер Хэккебе-ри играл в метание подков за сараем, как и в старые добрые времена, и спрашивал, поддерживает ли Ланни свою квалификацию в данной области. Когда Ланни написал о том, что ему рассказали духи, Эзра ответил, что с ним было, как было с Марком Твеном: отчет о его смерти был преувеличен. За время общения с Тикемсе Ланни зафиксировал несколько случаев ошибок вождя в различии живых от мертвых, и Ланни сделал из этого факта вывод, который его удовлетворил, в то же время он не обращал внимания на ряд других фактов, которые его не удовлетворяли. В этом поведении у него имелись примеры многих ведущих деятелей науки.

X

Так прошёл приятный период в уютном лимузине, в котором Ланни Бэдд катил по жизни. Он грустил о страданиях мира, но грусть не мешала ему вкушать отличные блюда, которые готовили слуги, как виллы, так и коттеджа. Она не мешала ему читать рукописи, которые слал ему Рик, и первый набросок Силезской сюиты, с которым его познакомил Курт. Он вёл свой розовый класс и спорил с молодыми красными, которые приходили подразнить его, но в то же время занимали у него деньги, когда попадали в беду. Он тратил свои собственные средства, но и залазил в карман Ирмы, играя в покровителя социального недовольства на юге Франции. Но Ирма особенно не возражала, потому что у нее были деньги, и было инстинктивное чувство, что чем больше семья зависит от нее, тем лучше она к ней относится. Кто ест мой хлеб, тот поет мои песни!

Удивительное происшествие. Однажды Ланни находился в студии, играя на рояли, который он купил для Курта. На нём начинало сказываться десятилетнее влияние морского воздуха. Стоял весенний солнечный день, и Ланни открыл все двери и окна, заполняя окружающую атмосферу звуками вальса Каприз Рубинштейна. Зазвонил телефон, потому что теперь во всех зданиях поместья были телефоны. Ирме казалось смешным отправлять слугу каждый раз, когда она хотела пригласить Бьюти в коттедж на обед, или когда она хотела позвать Ланни пойти плавать. Теперь слуга позвонил из виллы, сообщая, что пришёл пожилой джентльмен, представившись «Месье Жаном». Ланни обычно не задумывался, но на этот раз он попросил повторить имя. Вдруг он вспомнил город Дьепп.