Зубы

– Я предупреждал: молчать. Все молчат, когда я слушаю книгу. Если не любите фантастику, это ваша беда, но не мешайте, пожалуйста, мне. Все слышали?

Ему ответили молчанием, но по потупленным взглядам и покорно опущенным плечам, было ясно: его слова не прошли незамеченными.

– Эдик…

Андрей Никифорович протянул в сторону камердинера руку в небрежном жесте, с шелестом перевернулась страница и чтение продолжилось. Описывалась атака морлоков внутри подземного лабиринта. Наполняя тарелку Вадика тушенным бататом, Настя чувствовала на виске прожигающий взгляд Андрея Никифоровича. «Что ему нужно? Он чем-то недоволен? Что я делаю не так?» – носилось в голове.

– Анастасия, в чем дело? Почему ты никогда не улыбаешься? – спросил Копытько.

– Не знаю. Не хочется, – стараясь не глядеть в глаза, ответила Настя.

– А я говорю, улыбайся. Тебе нечего стыдиться. Ну что же ты? Давай. Я жду.

Настя натянула сомкнутые губы.

– Шире, во весь рот. Ну же! У тебя прекрасная улыбка. Давай, не стесняйся! Думаешь, кому-то это не понравится? Да и плевать. Кому не нравится, пусть идет в анус, а мы будем улыбаться. Назло! Всем понятно?! – все больше распаляясь, кричал он, обводя лица членов семьи пытливым, испепеляющим взглядом.

И снова молчание. Мгновенно успокоившись, Андрей Никифорович взял вилку, нож и принялся за еду.

– Приятного аппетита, – произнес он, тем самым как бы позволяя остальным присоединиться к трапезе.

Заскрежетали по фарфору столовые приборы, мерно задвигались под кожей челюсти.

– Эдуард, я внимательно слушаю, – напомнил Андрей Никифорович, и морлоки шепеляво и агрессивно продолжили погоню за главным героем.

Боясь ослушаться, удерживая на лице чудовищную, как у глубоководной рыбы, улыбку, Настя подошла к Грете Ивановне. Наклонив графин, наполнила фужер янтарным токайским. Грета Ивановна покосилась в ее сторону. Во взгляде мелькнуло глубочайшее отвращение, крылья носа дрогнули… Казалось, Грету Ивановну сейчас стошнит. Настя испуганно замерла.

– Я не могу так! Это ужасно! Почему мы должны смотреть на это уродство? – не выдержав, обратилась Грета Ивановна к мужу.

– Андрей Никифорович, я, наверное, пойду, – направилась Настя к выходу.

– Стой.

– Почему мы все должны разделять твои увлечения? – говорила Грета Ивановна. – Хочешь, чтобы все плясали под твою дудку? Но так не бывает. Дюша, пора понять, у всех свои вкусы, и то, что нравится тебе, не обязательно должно нравиться другим. Черт с ним, я согласна, пусть она нам прислуживает, это твоя личная прихоть, но не заставляй ее при нас улыбаться, умоляю. Дюша, я живой человек, и когда я ем, я не хочу, чтобы во мне будили рвотный рефлекс. Ты понимаешь, о чем я.

Андрей Никифорович молча смотрел в тарелку. Прикрыв книгу, Эдуард тупо и покладисто созерцал узкую ступню Афродиты на вытянутой ноге. Настя чувствовала себя ужасно: она не ожидала такого от женщины, которую по-своему боготворила, невольно копируя ее жесты, черты характера. Ей всегда казалось, что Грета Ивановна симпатизирует ей. Пусть не в полной мере, пусть отчасти, но все же. И вдруг такое! Она стояла с пустым блюдом у входной двери и не смела шелохнуться. Непроизвольно перевела взгляд на приподнятые штанины Эдуарда. На тощих лодыжка, обтянутых носками с ромбовидным узором, электронного браслета не оказалось.