Зубы

– Некого мне в окна высматривать. Кавалеры все, почитай, на том свете, – упиралась старуха. – Для меня что дым, что солнышко.

– А вы откройте, – сладким голосом пообещал я. – Включим приборчик, сразу молодой себя почувствуете.

– Заходи, уж больно ты настойчивый, – старуха распахнула дверь так резко, что мне пришлось отскочить.

 Она выглядела совсем древней. Растрепанные седые волосы собраны в пучок, крючковатый нос загибался к самому подбородку, но глаза из-под нависших сизых бровей смотрели остро и пристально, и совсем не казались подслеповатыми. Несмотря на летнюю жару, на старухе были войлочные боты и вязаная кофта с пуговицами, застегнутыми невпопад, что делало ее почти трогательной.

– Входи, – пригласила она. – Иди в залу.

 Квартирка оказалась крохотная, я даже не думал, что такие бывают. Сразу от двери маленький коридор вел на кухню, где виднелся стол, заставленный мисками и кастрюлями, и плита, на которой кипел огромный чан, вероятно, для белья. Справа за занавеской оказался вход в комнату, которую старуха назвала «залой». Это была каморка, захламленная сверх всякой меры, мне приходилось выбирать место, куда ступить. На полу валялась одежда, старые журналы, тканые половики, вазы в картонных упаковках, изъеденные молью игрушки. Обшарпанная дверь, проломленная в одном месте, висела на одной петле, зеркало было разбито и торчало неровными зубьями, я запнулся о сдувшийся футбольный мяч и чуть не упал.

 Старуха села за круглый столик, покрытый парчовой скатертью с кистями до пола. Мне она стул не предложила, поэтому я замешкался, и за неимением выбора, опустился на диван, продавленный и страшно неудобный. Я сел, сложившись пополам, так что колени уперлись в подбородок, а старуха, напротив, как-то распрямилась, испытующе глядя на меня сверху вниз.

 Под ее взглядом стало не по себе. На мгновение я даже забыл, зачем пришел, и старуха с неожиданным проворством воспользовалась моим замешательством, проскрипев: «Чайку налить? Устал, наверное, по квартирам бегать».

 Она выпростала из рукава узловатую руку и открыла сахарницу, где оказались сухие травы, увязанные в пучки. Она принялась перебирать, поднося к глазам и рассматривая на свет.

 -А «Принцессы Нури» нет у вас, бабушка? – спросил я поморщившись.

 Старуха рассмеялась клокочущим смехом, облокотившись на стол. Я с ужасом заметил, что, несмотря на возраст, у нее полный рот длинных острых зубов.

– Ты мой чаек попробуй, больше никакого не захочешь, – пообещала старуха, пододвигая ко мне чашку из дешевого ноздреватого фарфора. – Кипяток на кухне, только смотри не мешай! Все перепутаешь, что тогда? Мало мне этих безобразников!

 Она нагнулась, поднимая с пола плюшевого медведя, с висящей на нитке лапой. Голова медведя, набитая трухой, тяжело качнулась в сторону, и мне показалось, что белки его закатившихся глаз похожи на человеческие.

– А почему зеркало разбито? – спросил я дрожащим голосом, указывая на осколки. – Примета плохая.

– Стара я, милый, в приметы верить. И так все наперед знаю. Ну не тяни, говори, с чем пришел. Так трезвонил настойчиво.

 Она откинулась на спинку стула, скрестив пальцы.

– Я ведь закрываюсь скоро. Часы работы видел? Нет? Опять хулиганы сорвали. К вечеру на ногах еле держусь. И голова уже не та, забываю все. Поэтому давай быстрее, ты парень молодой, не старик какой-нибудь, который будет кряхтеть да на бобах разводить.

 Я торопливо распаковал прибор, поставил его на угол стола: «Где розетка у вас, бабушка? Мне включить надо».

 Старуха опять усмехнулась, обнажив острые зубы, и у меня по спине пробежал холодок.

– Без него в голове шумит. Ты чай наливай и что надо спрашивай, некогда мне.

– Я и хотел спросить, – я запнулся.

 Проклятая старуха сбила меня с толку, говоря не по плану. Я судорожно вспоминал, чему нас учили на занятиях.

– Не считаете ли вы, что дышите грязным воздухом? Варианты ответов: определенно да, вероятно да, скорее да, чем нет…

 Старуха остановила на мне немигающий взгляд.

– И вправду, что ли, коробейник пожаловал? – она покачала головой. – А я сослепу решила – очередной. Из тех, кто стучится. Бегают за мной, караулят, а как впустишь, поселиться норовят. А потом, сам видишь, какой от них беспорядок. И голову преклонить негде.

 Она сокрушенно обвела взглядом комнату.

 Внутри меня все оборвалось – старуха сумасшедшая. Слышал я про таких. Из тех, кто молодым на шею вешаются. Сейчас схватит, на диван повалит, сама юбку задерет и сверху насядет. Вот влип!

 Я встал и, оглядываясь, попятился к двери.

– Вы, бабушка, наверное, обознались. Перепутали меня с кем-то. Никто вас не караулил. Я в этом доме все квартиры обхожу. – Я подхватил сумку. – Предлагаю товары для дома и здоровья. Вам позвонил – вы открыли. Но если вам ничего не надо, я, пожалуй, пойду.

 Старуха вдруг расхохоталась молодым и звонким голосом.

– Мне нечего не надо? Мне? – переспросила она, и вновь зашлась от смеха, утирая слезы неожиданно белоснежным платком, достав его откуда-то из складок юбки. – А про себя забыл?

– За чай спасибо, но мне пора, а то начальник заругает.