Зубр

Начал он с того, что положение у Демочкина невыгодное: все факты толкуют против него, автор предубежден, – однако не будем делать ходульного злодея. Представим себе человека, у которого все складывалось несправедливо плохо. Анкета плохая, покровителей нет. Изначальные условия гибельные. Осталось одно – биться, как той лягушке, что свалилась в горшок со сметаной. Билась, пока не взбила масло и не выбралась. Самые лучшие годы на это ушли.

Я пытался вернуть его к Зубру, но он не мог оторваться от Демочкина. Видно, что этот Демочкин был ему близок и мил. О себе, ученом, авторе того-то и того-то, вице-президенте, главном редакторе, главном консультанте – словом, Главном, он бы так не говорил, а вот бедняга Демочкин, еще зеленый, небитый, слишком рано вылез со своими идеями. Натурально, сие озлило Зубра.

– До этого у них был сплошной бонжур.

Он произнес это с разбегу, и я хмыкнул, услышав знакомое выражение. Напрасно я позволил себе это. Он насторожился, посмотрел на меня непрощающе. Но продолжал как ни в чем не бывало. Излагал, иронизируя над собой, притчу о том, как старый ученый ревнует своего талантливого ученика, не дает ему выдвинуться, осмеял его идеи. На всем скаку, на разгоне подсек. Если позволите заметить, деспот учитель власть свою охранял свирепо, очень любил уничтожать людей, показывать свою силу.

– «Власть отвратительна, как руки брадобрея», – прочел он и взглянул на меня, проверяя.

Я знал эти строки Мандельштама и кивнул, подтверждая его образованность, заодно и свою.

– Однако у него столько благодарных учеников…

– О, учить он умел, любил учительствовать. Вокруг него множество мальчиков резвились в коротких штанишках, возраст безобидный, а у меня зубки прорезались. Да, я себя в обиду не давал.

Постепенно они соединялись – тот, кого я знал по рассказам, и этот, Демочкин Макар Евгеньевич.

Я не должен был считать его слова бахвальством, он просто сочувствовал тому молодому талантливому пареньку, который пробивал себе дорогу. Ситуация древняя, банальная, взирать на нее можно без гнева, прощая далекий звон тех мечей.

– «Живи еще хоть четверть века – все будет так, исхода нет», – декламировал он. – Четверть века для Блока было вечностью, а мы три с лишним десятилетия проскакали и судим-рядим, как о вчерашнем.

– Почему о вчерашнем? Отношения ваши продолжались и позже. Они, наверное, развивались.

– За тридцать-то лет? «Наверное»!.. – Он откровенно посмеялся надо мной. – Еще как развивались. – И потом сказал: – Веревочка у нас с ним… – И опять процитировал: – «Не отстать тебе, я острожник, ты конвойный, – судьба одна, и одна в пустоте дорожной подорожная нам дана…» А путь мы прошли большой – от сопротивления к противостоянию. И дальше.

– Не понял.

Он удовлетворенно кивнул.

– Видите ли, великий человек должен иметь великого противника. Для этой цели он избрал скромную персону Демочкина. Так что он Демочкина в каком-то смысле высоко ценил. Гений не может сражаться с тенью осла. Достойное противоборствует достойному, и так далее.

– Вы что же, Демочкина видите гением?

– Несостоявшимся, – спокойно и серьезно поправил он. – Из-за него.

– Ну тогда, на первых порах, допустим. А дальше-то что он ему причинил? И за что? Может, он сам повод давал?

– Давал.

– Вот видите.

– Вам не терпится упростить. Вы берете часть явления, начиналось же оно с того, что он вынуждал, он делал Демочкина плохим.

– Делал?

– Плохой человек, допустим злодей, – им же стать надо. Этого тоже достигать приходится. У нас ведь вместо плохих людей дрянцо мелкое.

– Вы что же, признаете его злодеем?

– Злодеем – с его точки зрения. На самом деле сложнее. Стоит ли объяснять?

– Стоит.

Он пожал плечами, подчиняясь.

– Возьмем эти слова насчет плохого человека и дрянца. Считают, что это его выражение. На самом деле – мое. От меня к нему перешло, от него, уже с эффектом, расцвеченное, взлетело. А потом мне же предъявили, что повторяю. Много было подобного. Другие подражали ему с восторгом. Для меня же… Ведь я соприкасался с ним вплотную. Ближайший сотрудник. На меня давила его речь, интонация, словечки. Мы все повторяли за ним: «треп», «душеспасительно», «душеласкательно», «это вам не жук накакал», «досихпорешние опыты» – прелесть, как он умел играть голосом, словами. «Кончай пря!» – в смысле пререкания. «Что касаемо в рассуждении…»

– Сплошной бонжур! – добавил я.