Зуб мудрости

— Подожди! — шепчет она и ловким, гибким движением рук обхватывает его голову, притягивает к себе. Сидящий в неловкой позе Ванюшка теряет равновесие, валится к ней на грудь. Падая, он быстро думает о том, что остановку автомобиля Лиза истолковала по-своему. «Она подумала, что специально остановился!» — пробегает мысль, но тут же глохнет, моментально забывается. К его губам прижимаются теплые губы женщины, руки крепко обнимают шею.

— Бензином от тебя пахнет… страшно!

Ванюшка не может освободиться из ее рук, не может оттолкнуть женщину — это будет сильнее пощечины, больнее, чем удар наотмашь. Ванюшке кажется, что если он оттолкнет ее, то он оттолкнет не только ее, а все, что вокруг них: солнце, тайгу, голубую стремнину Ингоды, весь сияющий мир. Добрая жалость, нежность к женщине — красивой, одинокой, сильной — охватывает его. «Она хорошая», — убежденно думает Ванюшка и мягко, легко обнимает ее за плечи. Она зябко сжимается, замирает. Слышно, как в остывающем радиаторе пощелкивает, побулькивает.

— Хороший ты! — шепчет женщина.

— Ты — хорошая! — тоже шепотом отвечает Ванюшка.

— Я недавно женился, — после длинной паузы говорит он. — Десять дней как женатый…

— Молчи! — закрыв глаза, просит Лиза.

Так проходит еще несколько минут.

— Хорошая у тебя жена? — наконец спрашивает она.

— Хорошая!

— Я знаю! — говорит она. — Поцелуй меня!

Он целует.

— А теперь поехали! — грустно произносит Лиза.

Отвернувшись, она долго молчит. Они проезжают километров пять, когда женщина садится прямо, поправляет волосы. Глаза ее сухо блестят.

— Не торопись! — просит она Ванюшку. — Не торопись!

7

После Короткино Ванюшка остается один.

Ни стыда, ни угрызений совести он не испытывает, словно то, что было, должно было быть. Происшедшее не имеет никакого отношения к Анке, как будто Анка находится в одном мире, а случайная попутчица — в другом. Ванюшка сердцем чувствует, что, поцеловав женщину, поступил правильно, так как что-то высшее, не поддающееся объяснению, руководило его поступками. Это непонятное, высшее, человеческое для него связано с тем, что окружало его и женщину: с солнцем, тайгой, голубыми реками и пустынной лентой дороги.

«Трудно человеку быть одному!» — печально пожаловалась женщина, и это тоже было связано с окружающим миром. Ванюшке думается, что грех совершил не он, а другой, неизвестный ему человек, оставивший женщину одинокой среди солнца, тайги, синих рек, зеленой травы. О сложности жизни думает Ванюшка, понимая, что до самой смерти будет помнить о встрече с женщиной. Воспоминание будет принадлежать ему точно так, как принадлежит весь мир.

…За кедрачами дорога круто вздымается на увал, петлянув по островерхой сопке, зигзагом опускается к небольшой речушке Блудной. Бурная, стремительная, Блудная встает на пути.

— Ого! — восклицает Ванюшка.

Блудная разлилась — мутно-коричневая, громкоголосая, выпирает из берегов, облизав прибрежные тальники, заползает на полотно дороги.

— Ну и ну! — Ванюшка по знакомой талине старается прикинуть, на сколько прибыла река. Пожалуй, на полметра, если судить по тому, что вода касается нижних ветвей кустарника.

— Вот беда! — восклицает Ванюшка, нахлобучивая на лоб кепку, чтобы не слепило солнце, затем, немного подумав, снимает сапоги, портянки, потом, еще подумав, — брюки.

— Интересно, холодная или нет? — соображает он, пробуя воду большим пальцем ноги. — Холодноватая, черт возьми! Впрочем, они все холодноватые, эти горные речушки! Все!

Нащупывая пальцами неровности дна, Ванюшка медленно входит в воду. Она обжигает ноги. Вода кажется холоднее от того, что ожесточенно палит полдневное раскаленное солнце. Но постепенно ноги привыкают к холоду.

Как слепой, вытянув вперед руки, нащупывая дно, идет по Блудной Ванюшка. Вода поднимается выше колен, потом река мельчает: середина позади. Течение валит с ног, так хватает за икры, что чудится — их сжимают пальцами. Под ступнями скользят катыши — камни, режут кожу осколки гранита.

Прежде чем вернуться к машине, Ванюшка опять забредает вглубь, указательным пальцем прижимает на ноге то место, до которого дошла вода. Палец он не отпускает, старательно придерживая его, идет к машине. Став рядом с колесом, обмечает на нем глубину.

— Тю-тю! — вытягивает губы Ванюшка. — Так, пожалуй, и выхлопную трубу захлестнет! А что, запросто захлестнет! Скажи, захлестнет или нет? — подозрительно прищуриваясь, спрашивает он машину. — Не знаешь! Вот и я не знаю…

От отметки на ноге до отверстия выхлопной трубы сантиметра три-четыре, Ванюшка мрачнеет.

— Если наклонишься, чуть пойдешь боком, что произойдет? Захлебнешься! — говорит он, грозя пальцем выхлопной трубе.

— Что же делать? — вслух размышляет он.

Ванюшка колебался бы дольше, если бы не заметил на песке свежие следы шин. Судя по протектору, по ширине колеи и скатов, через Блудную часа два-три назад прошла такая же машина, как у него.

— Что же мы имеем перед собой? — машину и себя спрашивает Ванюшка.