Зрелища

— Известно, говорите вы? — переспросил Салевич. — Зрелища, да? А какие? Которые наверху, на первом месте? Ведь какие-то выживают, тысячу лет держатся, а какие-то и исчезают, и забываются начисто. Так чем держатся, какой тут закон? Ага, дернули бровью, приоткрылось. Да, вот именно, затем и прилип к телевизору, и на стадионы ездил, все лето там провел, под всеми дождями мок и под солнцем жарился и не жалею, ох, как не жалею! Вы все дома сидите или пешечком, архитектурой наслаждаетесь, небось и внимания не обращали — куда это вдруг все трамваи сорвались, и троллейбусы битком набитые шпарят не по своему маршруту, и на остановках никто не выходит, а кто захочет выйти, к тому все с насмешкой и жалостью, эй, водитель, кричат, выпусти тут одного, заблудился, не в ту дверь попал, пусть идет, воздух чище будет. Не случалось вам? Не попадались? Так куда же они, весь город, весь народ, счастливцы с билетами, и милиция на лошадях, и «скорые помощи» — куда это все? Ну да, ну, конечно, на самое высшее, самое повальное, футбол называется, «ножной мяч» по-английски — верно, слыхали краем уха, замечали с досадой? Так почему же туда, все туда, а на какие-нибудь прыжки и не очень, а на городки и того меньше, а уж Гриша мой бедный и вовсе перед пустыми трибунами копье швыряет. Почему так, не задумывались? А ведь неплохо швыряет, скоро в сборную войдет, а все равно, на трибунах пусто будет, только почему? Нет, не отмахивайтесь, скажите, есть ли у вас мнение — у вас на все есть мнение, и немедленно, так почему же?

— Не знаю, не думал, — раздраженно сказал дядя Филипп. — Копье… действительно… Копье — летит прямо, да, всегда прямо, то есть по определенной траектории… Это скучновато… Немножко дальше, немножко ближе, нужно ползать, измерять сантиметром… Действительно, это не так воодушевляет, как мяч. Он скачет… в разные стороны… Здесь всегда неожиданность, некотррая веселость, игра. Ну да, вот именно, здесь игра — это все объясняет.

— Нет, не верю! — воскликнул Салевич. — Неужели и впрямь. Неужели все мои страхи и прятки, все напрасно, я зря боялся, это вовсе не так, не на поверхности, можно подвести умнейшего человека, поставить нос к носу, и он по-прежнему ничего… Будет хлопать ушами, толковать с важным видом игру, неожиданность и ничего не поймет, нигде не вздрогнет. О, господи! Бедный наш директор, все его страхи, бедный Сережа. Да-да! А вы не знали? Он уже чуть не узелок готовил, за решетку собирался — и все напрасно, все от моей трусости. Но клянусь вам, я не разыгрывал, я искренне боялся, мне казалось… мучительное чувство… точно нужно спрятаться в голой пустыне, где ни кустика, все на виду, самому как-то согнуться, изобразить этакий кустик.

— Ах, довольно причитаний, — прервал его дядя Филипп. — Вы уже битый час кружите, и все в стороне. Все эти спортивные наблюдения…