Зовущие на подвиг

Убит ближайший помощник Щорса батько Боженко, командир Таращанского полка, бывший столяр, ставший талантливым полководцем.

Сцена его похорон — одна из ключевых в фильме. В кадрах много деталей, явно нарушающих достоверность.

На горизонте, словно факелы погребального шествия, пылают подожженные хутора. Низко склонились головы несущих бурку, на которой тело убитого батьки.

Пока все эти детали еще не порывают с нашими представлениями о возможном, вероятном.

Но вот невольно начинаешь обращать внимание на необычную длину похоронной процессии. Она растянулась от края до края кадра, конец ее теряется где-то за горизонтом. Долго, очень долго длится это величественное шествие. В переводе с кинематографического времени на реальное — очень много часов. И нет ему, кажется, конца.

По поводу этих кадров Довженко пишет в сценарии: «Было ли оно так? Пылали ль хутора? Таковы ли были носилки, такая ли бурка на черном коне? И золотая сабля у опустевшего седла? Так ли низко были опущены головы несущих? Или же умер киевский столяр Боженко где-нибудь в захолустном волынском госпитале, под ножом бессильного хирурга? Ушел из жизни, не приходя в сознание и не проронив, следовательно, ни одного высокого слова и даже не подумав ничего особенного перед кончиною своей необычайной жизни? Да будет так, как написано!»¹⁶

Довженко не ставит себе задачу протокольно точно восстановить историческую обстановку. Гораздо больше его увлекает возможность показать современному зрителю романтическую атмосферу гражданской войны так, как ее видели герои фильма, люди тех лет, восприятие которых не могло существенно не отличаться от нашего.

Проходящее на экране — это то, что навсегда осталось в памяти, может быть, без многих уже подробностей в философском своем смысле. Потому-то и не находим мы в кадрах картины того иллюзорного правдоподобия, которое долго выдавалось за главный путь искусства кино как искусства, мол, фотографического. Довженко одним из первых в кино понял архаичность условности, когда изображенное на экране выдается за объективный ход событий. В его фильмах не мнимая объективная реальность, а реальность неравнодушного, взволнованного восприятия.

Это было с бойцами или страной, 

или в сердце было в моем... — 

мог бы он сказать словами Маяковского о своем творческом методе.

Довженко говорит в своих фильмах п сценариях всегда от первого лица, даже когда авторский текст, голос художника формально отсутствует.

Такой метод дает возможность глубоко проникнуть в сокровенные закономерности жизни. Это органичный путь искусства, художественного познания мира. И это современный стиль искусства: исчезает потребность (всегда для художника досадная) в проходных сценах-связках, описательность сводится к нулю.

Довженко в этом не одиночка. Здесь у советского искусства большая традиция.

Когда Довженко начинал свой творческий путь живописцем, в этом русле работали многие, — в частности, К. Петров-Водкин. Вспоминаешь фильмы Довженко, когда смотришь полотна этого художника. Лица с небытовым выражением глаз, мудрых, философских, они серьезны, строги, не улыбаются, но и не грустят, во взгляде другое — размышление о жизни, спокойная мудрость.

«Место действия» картин Петрова-Водкина — обычно какое-нибудь возвышение, с которого, говоря словами Гоголя, «видно далеко». Кажется, что стоишь в центре Земли, на самой вершине Земного шара, и убеждаешься, что она действительно круглая — и все перед тобой.

Мать с младенцем сидит где-то высоко, а вдали внизу расстилаются поля, синеет лес, змеится река. Мальчики играют где-то на горе, и весь мир перед ними, все впереди. Или мчится человек на красном коне фантазии и видит внизу коробки домов, ковер нолей, синеву реки.

Умирает комиссар и последним взглядом видит с захваченной высотки весь край. А бойцы впереди еще живут но законам боя. Одна картина так и называется — «На высоте».

И Довженко тоже любит такие холмы, возвышения, на них стоят его герои, мыслящие, мудрые.

Довженко подчеркивал, что наша эпоха неизмеримо, бесконечно выше, значительнее, чем все предшествующие эпохи.

Герои Довженко, как и он сам, почти каждое местное событие, участниками которого им приходится стать, видят как бы происходящими на карте мира. Жизнь утратила прежнюю замкнутость, изолированность. В жизнь каждого входит жизнь всех, жизнь всей планеты с ее политическими бурями, классовой борьбой, гражданскими страстями, научными сенсациями. Ничто не проходит стороной, все отзывается, активно меняет быт, чувства, мысли каждого.

Есть сцена в «Щорсе»: перед боем бойцы мечтают о будущем, «уносятся в мыслях своих в далекие грядущие века», ведут разговор с потомками. И видят в мечтах земной шар сплошь покрытым буйным цветением яблоневых садов. С высот будущего всматриваются в свой сегодняшний день, в самих себя.

«Я хочу ощутить в их глазах благородный ум и высокие чувства», — говорит Довженко в «лирическом» отступлении сценария, обращенном к будущей съемочной группе...