Зову живых. Повесть о Михаиле Петрашевском

— Нет беды, ежели мы повторим кое-что из того, что говорилось в сорок восьмом. Это даже естественно, закономерно: между нами и декабристами были вы. Но для того чтобы соединиться с народом, мало лишь одной пропаганды, говорят новые люди, да и для ее успеха прежде нужно самим соединиться друг с другом. Хоть одно народное движение удалось ли когда-нибудь без такого союза?! А в стране векового рабства просто нету другого пути. Кто не желает этого признать, обыкновенно ссылается на неудачи двадцать пятого года и сорок восьмого. Но, согласитесь, ведь эти неудачи не оттого, что тайные союзы вообще негодное средство. Неверны были начала этих союзов. Нас они остерегут от двух важных ошибок: от попыток действовать без народа… и, второе, — от отвлеченных теорий, не имеющих корня в стране. Штоф российский запенился, да и пробку расшатал Севастополь — вот огромная разница между нами и вами.

…Поздно вечером, проводив Петрашевского, Шелгунов признался Людмиле Петровне:

— Я, Людинька, едва удержался, чтобы не рассказать ему, как смеялся над ним Герцен — помнишь, в Лондоне, в первый раз, — что он вздумал убеждать петербургский Сенат, как его судили неправильно и незаконно… Просто так и подмывало сказать…

— Слава богу, что промолчали, это был бы удар для него… — похвалила Людмила Петровна мужа.

Не открывать Петрашевскому главной цели своей поездки у них был заранее уговор.

Под предлогом интереса к статистике, экономике, этнографии, природе отставной подполковник Николай Шелгунов с супругой путешествовали по Сибири с поручением тайного общества «Земля и воля»…

Извороты боевого дела (продолжение первое)

М.В. Петрашевский — сестре, 1862 г.

«…гражданских прав не имею, и мною до сих пор может распоряжаться не только глупыш-курьер Корсаков генерал-губернаторствующий и чуть ли не всякий бутошник или тля чиновная, бьющаяся из-за того, чтобы как-нибудь выслужиться на мой счет у г. Корсакова et K°…»

М.В. Петрашевский — матери, 1863 г.

«…В Минусинске не был в прошедшем году, может быть, и были какие-либо против меня умышления в роде препровождения меня куда-либо, да о них ничего мне не известно. В этом весьма упражняются сибирские власти с убийства Неклюдова. Такие измышления не меня, а их тревожат, и на них я не обращаю внимания; желая во что бы то ни стало допечь меня, завести против меня уголовное дело, — они в прошедшем году 12 ноября заблагорассудили сделать обыск. За сию проделку я сам кой-каких благоприятелей потяну к ответу…»

М.В. Петрашевский — в Совет Главного управления В. Сибири

«Сего 1862 года, ноября 12 дня в 6 часов вечера явясь ко мне на квартиру, г-н жандармский штаб-офицер полковник Борк с красноярским полицмейстером в сопровождении жандармов и казаков объявил мне, что ему поручено произвести обыск в квартире. Более 4-х часов продолжался у меня обыск, разборка и чтение моих бумаг. Такую продолжительность я должен приписать тому, что чтение для них было, по всей вероятности, столь же приятно, как и поучительно, ибо в писанных мною бумагах содержится обстоятельное изложение незаконных действий, до меня касающихся, местной губернской администрации и высшей администрации В. Сибири… Т. к. при обыске у меня никакого поличного не было найдено, то я имею право на действительное удовлетворение… в правосудии… почему и всеподданнейше прошу, дабы поведено было…»

Из дневника епископа Красноярского о. Никодима, 1863 г., март

«…Нечестивый ссыльный Петрашевский руководствует Думой [13]. Это сущий враг религии, а потому и наш. Это тот, что замышлял убить императора Николая, истребить всю царскую фамилию и основать республику… Такого-то нечестивого и злодея слушает Дума…»

Из воспоминаний Л.П. Шелгуновой

«…После дела Михайлова весною [14]мы уехали в Сибирь. Ехали мы два месяца, и Шелгунов описал эту поездку в статьях, помещенных в „Русском слове“ под заглавием „Сибирь по большой дороге“.

В Красноярске мы остановились, чтобы отдохнуть, вымыть кое-что из белья и поправить тарантас…

Утром я увидала в окно проезжавшего мимо на извозчике господина, до того оригинального, что я подозвала к окну Николая Васильевича. Это был довольно полный господин, с длинною черною с проседью бородой и с длинными, лежавшими по плечам волосами… Одет он был в широкий белый балахон. Мы на него подивились, а Николай Васильевич, вернувшись потом домой, сказал мне:

— Знаешь, ведь это проехал давеча Петрашевский. Он сейчас придет.

Петрашевский с нами очень подружился. Он был блестящего ума человек, но у него положительно была id'ee fixe [15], - а именно законность, и что все должно делаться на законном основании.