Зов валькирий

По пути через ближнюю луговину на берегу Гды Илетай примечала скользящие в полутьме тени: мужчины на лыжах, парни, другие девушки – все направлялись по своим угодьям, пока не кончилась зима и не испортился мех у дорогих зверей. Ловко отталкиваясь сулицей, Илетай не уступала другим в скорости; короткий кафтан на лисьем меху не путался в ногах, порты и плотные шерстяные обмотки защищали ноги от холода. Кудай, сын Еласы, догнав Илетай по боковой тропе, знаком предложил состязание: кто скорее достигнет леса. Ловкая, легкая, Илетай мало кому из парней уступила бы и вскоре вырвалась вперед; к опушке Кудай почти обошел ее, но и она вся взмокла. Весело помахав на прощание, Кудай свернул на свою тропу, а Илетай тронулась дальше в одиночестве. Лыжный след был хорошо виден: здесь прошло уже несколько человек. Один за другим они покидали тропу, и вот наконец и ей пришло время сворачивать.

Войдя в лес, она направилась к священному месту – здесь угощали Вайыша, родового керемета, прося об удаче на охоте и защите в лесу. Жертвенником служило дупло; заглянув туда, Илетай убедилась, что прежние подношения исчезли, и положила круглый хлеб.

– Керемет Вайыш, прими этот круглый непочатый хлеб и помоги мне исполнить задуманное, – прошептала она. – А еще передай вот это Небесной деве Пиамбар, – она положила возле хлеба литую подвеску своей работы, – и попроси ее оказать мне покровительство в моем пути.

Сердце тревожно билось: что если покровитель рода не одобряет ее решения? Вдруг вздумает помешать? Илетай чутко прислушивалась к шуму ветра, но не поднимала головы, опасаясь увидеть наверху среди еловых лап сердитое лицо духа. Только бы Пиамбар ей помогла! Но все было тихо, и девушка осторожно отошла от кереметовой ели.

Все угодья вокруг Арки-варежа, между озерами Неро и Келе, были поделены между родами давным-давно, и каждый ребенок знал, где кончаются свои и начинаются чужие, не глядя на метки на стволах. В ельнике было темнее, чем на лугу, но Илетай хорошо знала дорогу. Здесь, в дуплах старых елей, гнездилась куница, охотилась на белок и птиц. Не раз Илетай примечала по пути то россыпь птичьих перьев на снегу, то клочки заячьей шерсти – следы обеда куницы или лисы, – кабаньи следы и помет. Первая ловушка располагалась всего в двух перестрелах от обиталища керемета. Она была устроена возле толстого елового ствола, невысоко над землей, и представляла собой хитрое сооружение из жердей; верхняя доска прикрывала его, чтобы ловушка не сработала от тяжести выпавшего снега. Как приманка висела заячья лапка, из позавчерашней добычи брата Тайвела; когда куница потянет за нее, ей на спину упадет тяжелый брус, ломая хребет, но оставляя неиспорченной дорогую шкурку.

Как всегда, в эти мгновения замирало сердце – есть или нет? Выполняя привычную с детства важную работу, Илетай даже забыла, ради чего вышла этим утром из дома.

Есть! Глянув сквозь еловые лапы, она увидела, что верхний брус упал, а под ним прижата бурая длинная тушка с ушастой головой. Вытащив куницу, она разгладила мех, убрала добычу в короб и снова наладила ловушку, все с той же заячьей лапкой – на холоде приманку можно было использовать несколько раз. Для Талая, ушедшего на лов в другую сторону, младшие сестры наловили в овине мышей.

У каждой куницы свои охотничьи угодья, другая туда же не зайдет, пока жива хозяйка. Чтобы проверить двенадцать ловушек, Илетай пришлось пройти порядочное расстояние, но только три в этот раз оказались с добычей. Уложив последнюю тушку в короб, Илетай присела на поваленный ствол и вынула из короба ломоть хлеба с кусочком сала, завернутым в ветошку. Поела, роняя крошки на снег для птиц, убрала ветошку в короб. Можно было продолжать путь, но Илетай медлила, не вставая с места. Шли последние мгновения ее обычной жизни, той, к которой она привыкала почти двадцать лет. Уж очень долгий путь перед ней лежал, и она сидела, набираясь решимости, пока не начала зябнуть.

Нечего медлить – она все решила. В памяти всплыло румяное лицо Велкея, его весело блестящие глаза цвета желудя, черные брови, а главное – то чувство воодушевления, что охватило ее, когда он появился. Как он смотрел на нее тогда, стоя на коленях возле ее скамеечки, – с восхищением и невольной затаенной мольбой, от которой подрагивали концы бровей. Никто из своих, давно знакомых парней не вызывал в ней такого, и прежде Илетай жила спокойно, как Пиамбар на небе, где было некого любить. Однако пришел ее день, и все переменилось.

Поднявшись, Илетай снова привязала лыжи, взяла сулицу и, отталкиваясь ею, устремилась по замерзшему руслу Гды прочь от дома, на запад.